Детство пролетело почти незаметно, напоминая временами поездку в вагоне дальнего следования со всеми прелестями бытовых неудобств и пронзительных звуков, вызываемых громыханием межвагонных сцепок при торможении, сопровождаемых перестуком колесных пар на несварных рельсах. Много ли было у Егора счастливых дней, которыми по определению должен наполняться период беззаботного взросления – пожалуй что нет: каждый приносил какие-то новые проблемы, создаваемые окружавшими его сверстниками, оттачивавшими формируемые характеры на психике немного анемичного и впечатлительного подростка.
Воспитанный на литературе классической, томной, нравоучительной, порой слащавой, Егор с трудом приспосабливался к жестокому миру сверстников, с ухмылкой наблюдавших за романтичным подростком и явно готовивших какую-то каверзу.
И случилось. На одном из уроков Егор вдруг почувствовал резкую боль в шее. Оказалось его одноклассник, с которым складывались почти дружеские отношения, воспользовавшись моментом, когда дородная преподавательница математики, здорово смахивавшая на продавщицу из соседней «Диеты», отвернулась к доске, со всей силой вонзил остро заточенный карандаш в шею, целясь в вену. Удар не достиг цели: карандаш скользнул по позвонку и ушёл в сторону, что спасло Егора от тяжёлой травмы, возможно – фатальной. Но кровь хлестала обильно, замарав старомодную парту с откидным верхом и разложенные тетрадки соседствовавшей одноклассницы. Удивил не сам поступок – к чему-то подобному Егор был готов и даже не думал о том, как отомстить своему обидчику, а реакция самой преподавательницы и все последовавшие за нападением события.
Первым – наперво, в ответ на невольный вскрик Егора, учительница математики набросилась на самого пострадавшего, сетуя на испорченную мебель, залитую кровью плюс тетрадки соседки по парте, не проявлявшей особой тревоги по поводу случившегося и даже с каким-то отрешённым любопытством наблюдавшей за развитием событий. Рану в кабинете медсестры кое-как замазали вездесущей зелёнкой, поверху замотали бинтом, быстро почерневшим от засохшей крови, и отправили на разборку к классной руководительнице, строгой и всегда справедливой Татьяне Анатольевне.
Явление Егора в учительскую в столь неподходящий момент (урок ещё не завершился, да и подобное вторжение в святая-святых школы, почти Храм Весты, где было дозволено находиться только небожителям от науки, как себя ставил в элитной школе преподавательский состав) считалось серьёзным нарушением всех писаных и неписаных канонов и порой наказывалось самым строгим образом. Но его случай, казалось Егору, относился к разряду явно неординарных, и потому он посчитал естественным позволить себе вторгнуться в обитель хранителей знаний. Урок математики тем временем продолжался – программа, всё-таки.
Реакция Татьяны Анатольевны, явно не ожидавшей увидеть своего питомца в таком виде и обычно призывавшей на всех классных часах к порядку и дружбе, оказалась едва ли не более болезненной и странной для восприятия тщедушного подростка, чем само происшествие.
– Опять, ну что теперь, – раздражённо оторвавшись от общения с учебником истории (когда-то балерина выполняла одновременно функции преподавателя этого предмета, причём всё происходило с большими перерывами из-за частых отлучек по непонятной причине).
Вопрос звучал явно некорректно – никаких провинностей за Егором не наблюдалось: по своему характеру он был одним из самых спокойных учеников, не приносивших особых беспокойств ни преподавательскому составу, ни своим сверстникам, порой раздражавшихся его безмятежностью и незлобивостью. И вот вдруг… Рассчитывал Егор явно на иное – если не на сочувствие, то хотя бы на понимание.
– Так, сегодня соберём классный час, обсудим произошедшее, – вдруг смягчила, как казалось, гнев на милость классная.
После занятий всех построили в коридоре. Егора попросили выйти, встать лицом перед одноклассниками. Шея ныла, боль уходила куда-то в глубины тела, проникая, как ему казалось, из неведомых мозговых извилин вниз и дальше, в суставы, колени, пятки… Одноклассники смотрели с интересом, предвкушая поворот, который всегда оказывался непредсказуемым, разрушающим самые невероятные ожидания.
– Все вы знаете, что сегодня произошло, – начала свою речь Татьяна Анатольевна. Пострадал ваш товарищ – сильно поранился, едва не был сорван урок математики. И это – в конце учебного года, когда мы должны всех аттестовать, и времени остаётся совсем немного, а тут такое.
Интересно. К чему она клонит, – подумал Егор. Уж не я ли во всём виноват? – мелькнула с бешеной скоростью странноватая мысль. – Да нет же, вряд ли.
Класс молчал, ожидая неожиданного поворота, и он произошёл. Классная внимательно посмотрела на строй вытянувшихся в напряжении подопечных и резко повернулась к Егору.
– Как ты сам расцениваешь произошедшее, и вообще, что ты думаешь: почему всё произошло именно с тобой, а не с кем-то другим? Может быть, тебе следует подумать о том, как наладить отношения со своими одноклассниками, подружиться получше, понять их что ли? У тебя какие интересы есть кроме уроков? Ребята, – продолжала классная, встав рядом с Егором, – давайте подумаем, как нам поступить, помочь вашему однокласснику влиться в коллектив: не оттолкнуть, а именно помочь, подсказать, как стать частью нашего братства?!
И дальше, уже обращаясь к классу:
– Ну, что думаете? Возьмём его на поруки, как говорится, дадим испытательный срок – нельзя же так, и чтобы всем вместе!
Что происходило дальше Егор, не помнит. Вдруг закружилась голова и он почувствовал, как резко оседает на землю, теряя сознание. Испуг в глазах преподавательницы истории – последнее, что отпечаталось в памяти, дальше – полная темнота и тупой звук как от удара чего-то мягкого и тяжёлого.
Очнулся он дома. Над изголовьем стояла заплаканная мама, отец нервно курил, в комнате пахло лекарствами: то ли валерьянка, то ли что-то другое, на редкость противное. Нашатырь, вдруг понял Егор – этот запах он хорошо помнил с детского возраста: так приводили в чувство бабушку, пока она жила с ними на старой квартире в Сокольниках. К предыдущим болевым ощущениям добавились новые: теперь ныла спина, рука была замотана чем-то белым, на шее – новая повязка, теперь с жёсткой оболочкой, похожей на воротник к накидке мушкетёра, только без кружев.
– Это что? – поинтересовался Егор.
– Это как гипс, называется лангетка на шею – ответила, глотая слёзы, мама. – Ты когда падал, слегка вывернул шею и сорвал временную повязку. Хорошо ещё, что не на спину упал, а на правую руку завалился. Но кровищи было – жуть. Там у вас все перепугались, побежали в медпункт. Только вот никого уже на месте не нашли: медсестра куда-та спешила и ушла пораньше. Потом мне позвонили, очень просили скорую не вызывать, но я настояла, и правильно: у тебя был болевой шок плюс смещение позвонка. Хорошо ещё, что в бригаде оказался молодой, но очень грамотный хирург – он всё сразу понял, зафиксировал позвонок, наложил жёсткую повязку. А так бы., – и мать снова отвела глаза в сторону, содрогаясь всем телом и издавая странные клокочущие звуки. – В-общем, неделю-другую полежишь дома, потом снимем повязку и всё будет нормально у тебя, не переживай.
