– Люсь, а Люсь! Гулять идешь?
– Не могу. Я чатюсь.
Голос пожилой спаниельки доносился из глубины хозяйской комнаты.
– O tempora! O mores! Если не секрет, с кем в этот раз?
– Да ты его знаешь.
– Я многих твоих знаю. Который из них?
– Терминатор.
– Ну и кличка, обязывает…
– Сама знаешь, назвался груздем…
– Ну да ладно, я одна пройдусь.
Легавая небрежно, но с плохо скрываемой завистью, почесала за ухом и неторопливо затрусила вдоль дачных заборов. Первая эсэмэска отчетливо читалась на столбе линии электропередач, вторая – на заднем колесе внедорожника зубного техника, далее – строго через один дачный участок. Разнообразием содержание посланий не баловало: все больше о еде и сексе. Охотничий сезон еще не начинался и скука да слепни по очереди донимали старую рабочую суку.
– Что за собак нынче заводят? Жрут за двоих, гадят за троих и не где-нибудь, а исключительно посреди улицы! – ворчала легавая, брезгливо обходя очередную «пехотную мину».
– Гаввввв!!! Гавввв!!!! – раздалось из-за забора главбуха. Плюшевая болонка остервенело бросалась на сетку-рабицу. В ее глазах, круглых до геометрического неприличия, читалась извечная ненависть злобных карликов к великодушным великанам.
От неожиданности сука вздрогнула и попятилась:
– Тьфу ты, нечисть какая! Всего-то от силы полтора кило и все – сплошная вредность. Ишь, как ее распирает. Не ровен час обкакается…
Легавая демонстративно медленно присела напротив беснующегося зверька и тщательно выдавила капельку презрения на дорожную пыль.
– Интересно, до чего там Люси дочатилась? Глядишь, к зиме ощенится, старая блудница. А я все по старинке – через клубную сваху. Хочешь, не хочешь, а приходится доверять чужому вкусу. Noblesse oblige. Элита – это вам не хухры-мухры. А так хочется хоть раз по любви! Отвязаться по полной с каким-нибудь деревенским уродом, без клубного апломба, без многотомной родословной. Когда ее до конца дочитаешь, уже ни к какой романтике и не тянет.
Размечтавшись, легавая чуть было не прошла свой участок. По-хозяйски окинув взглядом знакомые до боли шесть соток, она прошла под навес к двум мискам.
– Опять овсянка. С фантазией у бабули большие проблемы. Хоть бы хозяин поскорей из города вернулся, вот тогда и будет праздник желудка – именины сердца.
Согнав с каши пару ленивых мух, сука формально ткнулась носом в центр гущи и попятилась назад.
– Никуда не денется. Повыпендривается чуток, да и вывалит в миску оставшуюся тушенку. Тогда и потрапезничаем. К чему весь этот спектакль? Не первый же день знакомы! А то еще и кусочки мяса мелко так порубит и в каше утопит. Замучаешься вылавливать. Жалуется, места мало в холодильнике. Так ты грудинку-то не прячь! На стол мечи! Что сама не разжуешь, я, так и быть, помогу. Что стар, что млад – всему учить надо! Ну, да видать судьба у меня такая: я и за охранника и за наставника, и в поле, и на болоте. А у меня всего четыре ноги – чай, не сороконожка.
Легавая оглушительно облаяла зазевавшегося прохожего и сладко зевнула, явив миру розовую пасть с идеальным прикусом.
– От тебе неймется, подруга, – сделала замечание подошедшая Люська.
– «На то и щука в пруду, чтоб карась не дремал» – самодовольно усмехнулась пожилая охотница.
– Ой смотри… У двуногих специально для таких случаев статьи в УПК припасены: «Непреднамеренное убийство» или «Убийство по неосторожности», или еще какую отыщут. Как любил говаривать их знаменитый вожак: «Был бы человек, а статья найдется».
– Не дрейфь, Люсьен. У меня племянница родная в семье потомственных адвокатов проживает, отобьемся. Ее гулять специально обученные люди водят, чтоб не гавкнула лишнего. Ну, там тайны коммерческие какие, секреты клиентов, базу данных. Сама понимаешь: время нынче тревожное, миску без присмотра на пять минут оставить нельзя. Сожрут или плюнут.
– Во, во! И я говорю: рвать таких надо! – Люська изобразила страшное-престрашное лицо. Шерсть на холке зашевелилась, а хвост стал похож на чистилку для курительных трубок.
– Погоди рвать. Сначала найти надо, – назидательно заметила легавая.
– Это мы на раз. Вытропим за милую душу. Главное след отыскать!
– След… У двуногих как какая пакость, так один след. На Кавказ!
– Ну, уж увольте. Моя знакомая однажды вытпропила кавказца на свою ж..пу. До сих пор ведущие кинологи породу определить не могут. Хозяйка не знает, в каком ринге выставляться.
– А как же родословная?
– Говорят: «В семье не без урода».
– Скорей бы на пенсию, все спокойней.
– Правда, Ваша, любушка. Лежи себе на диване, ешь от пуза и почаще прикидывайся больной.
Глаза подруг мечтательно закатились так глубоко, что закралось опасение за их благополучное возвращение.
Первой пришла в себя легавая.
– Ты особо губы-то не раскатывай. Поговаривают о продлении срока до выхода на покой.
– Вот изверги ненасытные! Капиталисты нехорошие!
– Да, раньше лучше о работниках заботились. Ну что ж, видно придется, как артистам, умирать на сцене.
– Не согласная я. Откошу по инвалидности.
– Какую такую хворь симулировать будешь? – легавая проявила страстную заинтересованность.
– Слабоумие! – торжественно объявила Люська.
– У тебя это получится, не сомневайся!
– А ты не ехидничай, Жванецкий-в-крапе. Наши достоинства и недостатки много раз в выставочных листах запротоколированы. Так что плоскостопие или врожденный вывих тазобедренного сустава не прокатят. А голова, что ж, красивая, но… и так довольно часто бывает, того… слабенькая. Не перенесла шоковую терапию и наводнение в Австралии! Один обвал Азиатской фондовой биржи чего стоит. Это, какие нервы надо-ть иметь? Вот крыша и поехала!
– У тебя, Люська не голова, а Дом Советов! Ишь, как придумала – не подкопаешься!
– Что ты, милочка. Ничегошеньки да я и не придумала. Я, ведь, слабоумная!
– Ну-ну. Выходи из образа. Не на медкомиссии.
– Тогда, мерси за комплимент. Тебе, кстати, о себе тоже подумать надо, не век же по болотам шастать!
– Твоя правда, убогонькая моя. Пойду прикину хвост к носу, гы, гы, гы.
– Иди, иди, крапленой счастье – ноги длинные, да ум короткий!
