Имя ему выбрала тётка, сестра отца. Она была неспешная, но сильная и вечно озабоченная, суровая и немногословная. Была ли она доброй вообще – трудно сказать. На работе её боялись и считали злой глыбой. Муж её от неё сбежал; так считали женщины на работе. Она по этому поводу ничего не говорила. А вообще, на севере ни о чём личном толком не говорят. Всё варится, иногда взрывается – и перегорает где-то в самом человеке, зачастую унося с собой на тот свет и носителя. Так что, тётка была загадочная и непроницаемая. Но племянника любила. Муж исчез, не оставив ей даже ребёнка. И дом её был пуст. Если бы не Макс.
А в другой половине её жизни был непутёвый брат с традиционным набором провинциальных добродетелей: пьяница, неудачник, рабочий завода с вредным, а вернее, с убивающим производством. И жена – бледная тень, родившая ему ребёнка, кажется, совсем уже по инерции, потому что так надо, и потому что у всех так.
Мальчик был слабенький – да и откуда ему было взяться крепким – а мать, вероятно, ощущая всю несуразность такой жизни, выбрала заболеть и поскорее из этой жизни уйти. Дело для провинции обычное.
Тётка, собственно, и не сомневалась, что племянник останется на её попечении. Ещё когда он родился, родители показали себя во всей красе, будучи не в состоянии выбрать ему имя. Тёткин брат, и по совместительству папа, мотался по посёлку и выяснял с собутыльниками смысл жизни – справедливости ради, иногда заглядывая домой, чтобы снова обмыть новорожденного – а мать появившегося на свет человечка была занята сном, плачем и тем, что тётка называла «истерить». Молока у неё не было, и сумрачная тётя раздобывала через знакомую проводницу лучшее детское питание из Европы, прямо из Финляндии через Питер. Всему, что продавалось в России в части детского питания, она перестала доверять сразу, как только увидела маленькое тельце новоявленного родственника. И при том, что в головах у её соседей, да во многом и у неё самой была разорённая Советская власть вперемешку с крепостным правом, появившийся малыш включил в тётке фактор глобализации на полную катушку.
В общем, тётке родился племяш, и искупил, а также компенсировал всё, чего ей в жизни недоставало. Попросту говоря, он родился ей, а не другим.
И когда пришла пора давать имя ребёнку, она в ответ на глупейшие, вялые и неконструктивные споры просто и веско сказала:
– Максимом будет.
Никто не возразил.
Папаша, залетевший в дом очередной раз за два дня, принял было сестрину констатацию факта за покушение на свои отеческие права, но в ходе застолья на кухне быстро убедил себя, что это его идея и есть.
… И через восемь месяцев замёрз на автобусной остановке. Она была заброшена, эта остановка, и не действовала. А он после застолья (стоя, на детской площадке – и, честно говоря, это было совсем уже до беспамятства), перепутал остановки. И вместо своей сел ждать на этой, заброшенной.
А кто же на неё приедет-то? Автобус уже несколько месяцев, как ходил в другой стороне; да, кажется, в это время его и не было уже, этого автобуса.
Вот он и заснул, и не проснулся.
Похоронив брата, тётка некоторое время глядела на холмик. Глаза её в кои веки раз покраснели. Потом сказала:
– Ну, что… Раз так, значит так, Витька. Ты там, это… хоть там человеком-то будь. Ладно… Упокой тебя Господь.
… А через двадцать лет Максим Викторович, тёткин племянник и практически сын – ибо невестка побыла мамой четыре года и, как было сказано выше, избрала мир иной, где, по её разумению, наверное, ей лучше подходило… – уходил в армию.
Почему через двадцать, а не восемнадцать – а потому что колледж окончил, кулинарный. Что тётка гордо называла «закончил техникум». Честно говоря, оно бывшим советским техникумом и было, только с другим названием. Но Максим получил специальность «Кондитер» и тётка ходила с таким чувством удовлетворения, как будто сама обрела докторскую степень по экономике вместе с отремонтированным домом, новым туалетом в саду, и приглашением в зрительскую аудиторию телешоу.
Вместе с Максимом, соответственно, Викторовичем чуть ли не в армию, и чуть ли не лично (такое было ощущение) провожалась (потому что не знаешь, как ещё это и назвать) максимовская девушка Лена.
Девушка Лена была, наверное, единственным, что натурально отравило жизнь Надежды Георгиевны, прочно и надолго. Да так, что она, Надежда Георгиевна (как вы поняли, та самая тётка Максима) сдала в здоровье и посуровела куда больше прежнего. Она была свято уверена, что девушка Лена послана в наказание за все её грехи, и даже вопрошала Всевышнего, когда же она, Надежда, умудрилась столько напоганить, что её Максиму прислали вот эту Лену).
Проблема была в чувстве. Внутреннем. Да, девушка Лена без конца говорила «люблю-люблю-люблю-люблю» и писала Максиму бесконечно во всех приложениях. Она смотрела на него неотрывно порочно-коровьими глазами из-под густо накрашенных ресниц. Она не просто ходила с ним, а прямо висела у него на руке. В основном, в посёлке девушки так понимали выражение чувств
И Максимка её (тёткин) стал как бы уже и не её (не тёткин). Нет, он был по-прежнему добрый и внимательный.
… Тётка всегда так и говорила: «Пусть рожей и кожей не вышел, и звёзд с неба не хватает – зато хороший он у меня. Добрый. И внимательный! Не то, что Варькин (Нинкин, Гульнаркин… и далее назывались различные подруги и соседки в вариациях). Надёжный!». И насчёт Максима была права.
… Так вот, хороший, добрый, внимательный и надёжный Максимка превратился в половину или даже треть себя. Остальное пропадало на свиданках с яркой и шумной (если честно, немного даже вульгарной) Леной. Либо, если племяшка был дома, залипало в недорогом китайском смартфоне, истово крутя с Ленкой, как он думал, настоящую любовь.
«Какая, к хренам, любовь! – негодуя, переживала тётка, ворочаясь в постели ночами. Постель уже десятки лет была одинокой, потому что, на самом деле, в своё время не простила кобеля и рассталась с ним, а потом как-то незаметно вползла в ситуацию рабочей лошади, живущей чужими (брата и невестки, а потом племянника) интересами.
«Максимка чистый, неиспорченный (что было чистой правдой до встречи с Ленкой), а эта!.. Ещё со школы со старшеклассниками гуляла. Вся в мамашу! А любовь-то притворяется, крутит! Стервь. Как есть – стервь!».
Насчёт старшеклассников было, пожалуй, натяжкой. Первая и пламенная любовь Максима Ленка ещё со школы добросовестно гуляла с ребятами из техникума (то есть, колледжа). Где с Максимом и познакомилась, на всеобщую беду и на её, тёткино, несчастье.
Казалось бы – что такого. Ну, уйдёт парень в армию. Ну. Найдёт эта Ленка себе другого – да кто бы сомневался? Как пить дать, больше недели не высидит! А может, у неё и кто-то другой есть сейчас, да и хрен бы с ней. Раньше другого найдёт – раньше от Максимки отвалит. Но!..
