ОТРЫВОК №1
– Аднан… Аднааан, – очень тихо, не узнавая свой голос, выстанывая каждый слог, и не выдержала, с рыданием обхватила мощную шею, прижимаясь к нему всем телом, сдавливая слабыми руками, впиваясь в него всем своим существом. И от той силы, с которой обняла его, стало больно в каждой мышце, в каждом напряженном нерве. Всхлипнула, когда ощутила, как сдавил меня в ответ, как прижал истерически сильно настолько, что я не смогла даже вдохнуть. Плевать. Не хочу дышать. Ничего не хочу. Пусть только держит вот так. Пусть только даст ощутить тепло его тела. Впилась в его волосы, и все эти порезы на теле и на сердце начали саднить с такой силой, что кажется, я просто не выдержу. Я бы упала, но он держит так крепко, что я не достаю до пола. Мне некуда падать. Я вся рассыпалась на него пеплом воспоминаний и дикого счастья. Схватила ладонями его лицо, заставляя смотреть на себя.
– Аднан.
Как же умопомрачительно звучит его имя, как же оно ласкает меня саму, как же невыносимо прекрасно его произносить вслух. Он так же впился в мои волосы, но я не чувствую боли, я изо всех сил тянусь к его губам, мне надо втянуть в себя его дыхание. Один глоток, чтобы ожить. Но он не дает… я не сразу понимаю, что не дает. Потому что не чувствую боли от пальцев, сжимающих мои волосы и голову. Но я вижу его глаза, как они темнеют, как наливаются еще незнакомой мне ненавистью… той страшной, из моего сна. И пальцы в моих волосах уже не просто сжимают, они тянут назад, причиняя боль. Пока не приподнял выше, сдавив затылок, и не процедил мне прямо в губы:
– Пора заканчивать спектакль.
А я не понимаю, что именно он говорит и зачем. Я все еще хочу коснуться его губ губами. Не ощущаю, что если дернусь вперед, то он вырвет мне клок волос. И мне все равно. Разве хоть одна боль сравнится с той, что я пережила, потеряв его?
– Испугалась, Настя?
Нет… не испугалась. Зачем мне его бояться? Это же мой Аднан. Он меня из ада вытаскивал, он меня на руках носил и с ложечки кормил.
– Где ты был…. Аднан? Мой Аднан. Хабиб Альби…
Одной рукой обхватил мое лицо, поглаживая скулы, подбородок, губы, а второй все еще удерживает меня за волосы, и лицо его искажается, как от боли, с каждым моим словом.
– В Аду был… там, куда ты и твой любовник меня отправили… разве ты не знаешь… а, Настяяя?
У моих губ в каких-то миллиметрах от них и очень тихо. Отрицательно качнула головой, перехватив его запястье и не разбирая ни одного слова.
– Я все равно ждала тебя… каждое мгновение ждала.
И в эту секунду ощутила боль во всей правой стороне лица. Голова откинулась назад, и рот тут же наполнился кровью. Я не сразу поняла, что он меня ударил, пока не услышала его шипение у своего уха.
– Суууукааа!
ОТРЫВОК №2
Это превратилось в невыносимую пытку – лежать и ждать… ждать, что кто-то войдет, чтобы причинить мне жуткую боль и унижение. Но я боялась уснуть, боялась, что во сне это будет еще ужасней… что я пропущу и не буду готова… Господи, пусть я лучше перестану вначале дышать. Потом я начала надеяться, что никто меня не тронет. Но я ошиблась… услышала шаги снаружи, и вся внутренне сжалась, чувствуя, как перехватывает дыхание и от дикого животного страха сводит все мышцы на теле.
Кто-то вошел в сарай. Я различала шумное мужское дыхание, а затем лязг железа. Вздрогнула, понимая, что мой жуткий гость расстегнул ремень. О Боже! Пусть я умру до того, как это произойдет. Пусть я лишусь рассудка или сознания, но не почувствую ничего… не узнаю, как оскверняют душу и тело.
Чья-то рука легла мне на лодыжку, я не выдержала напряжения – закричала, и мужская ладонь тут же накрыла мой рот, не давая издать ни звука.
******
Он чувствовал, как задыхается рядом с ней. Как его разрывает от бешеной потребности ее увидеть. Послать всех к дьяволу. Ворваться в тот сарай и устроить пиршество плоти. Осознание, что ее тело, ее запах, ее голос – все это рядом настолько, что стоит ему лишь протянуть руку и взять, сводило с ума. И он подходил туда, смотрел сквозь щели на то, как жмется к стене, как смотрит обреченно перед собой, и тут же убирался прочь. Ему было достаточно увидеть, что с ней все в порядке. Хотя что могло произойти с этой дрянью? Он приказал кормить насильно, когда она отказалась есть, он следил, чтоб к ней никто не входил. И ощущал, что его безумие никуда не делось. Оно стало в разы сильнее и мощнее, чем раньше. Аднан никогда не думал, что может продолжать так зверски желать и так обреченно любить суку, которая так грязно его предала. Иногда он подходил к сараю ночью и смотрел, как она спит, и ему хотелось прикоснуться к ней до адской боли в суставах. Но он одергивал себя и шел в свою хижину, чтобы драть там очередную шармуту, привезенную Асадом или его людьми. Чего-чего, а разнокалиберных шлюх хватало всегда. Но не всегда он действительно мог получить свою дозу удовольствия с ними. Иногда трахал часами до ошизения, до нервной дрожи и не кончал, выбрасывал к дьяволу и валился кулем на матрас, чтобы, тяжело дыша, догоняться самому, вспоминая, как брал когда-то ее. Неизменно одна и та же картинка – ее молочно-сливочное тело, перепачканное песком, извивающееся под ним, и белые волосы, рассыпанные ослепительным ореолом вокруг прекрасного лица.
Чем сильнее росла его ненависть к ней, тем страшнее становилась и одержимость. Словно они срослись друг с другом в единое целое. Он пытался с этим справиться. Пытался излечиться все эти годы без нее, а потом нескончаемую неделю рядом с ней. Привез Фатиму, чтобы она своей неуемной похотью не давала ему времени тосковать по лживой шармуте… Но если раньше это работало, раньше именно Фатиме удавалось доставить ему удовольствие своей извращенной покорностью и готовностью терпеть любую пытку, как физическую, так и моральную, то сейчас его не возбуждало даже это… Он хотел войны, борьбы не на жизнь, а на смерть. Хотел свою непокорную Зиму, ту самую, строптивую и сводящую с ума гордостью и упрямством. А в ту ночь он не выдержал. Сломался. Увидел, как она моется в чане, и у него затмило разум чистейшей и самой жгучей похотью, какую только мог испытывать человек. Напополам с лютой ненавистью и дикой ревностью. Шармута… раздвигавшая ноги перед Рифатом, стонавшая под ним, извивавшаяся под ним и оравшая его имя.
Когда он впервые это понял, он выл и сбивал пальцы до костей о скалы и стоял на четвереньках в песке, пошатываясь и выкрикивая сорванным голосом проклятия им обоим, кожа потом струпьями свисала с костяшек, и даже мази не помогали ее быстро восстановить. Каждую проклятую ночь он представлял их вместе… представлял, как тот ее… как трахает, целует, лижет ее тело, и сходил с ума, бредил наяву, призывал всех демонов вселенной дать ему силы пережить эту невыносимую боль и отомстить. Лучше бы он позволил ей умереть от яда. Лучше бы дал ей сдохнуть там в пустыне и сдох бы вместе с ней. Это бы не было столь мучительно, как осознавать, что она любит другого… да, он, наверное, мог бы смириться… пережить ее секс с Рифатом. Мог бы как-то это понять… но никогда не пережить того, что она смогла полюбить… полюбить после того, как говорила о любви ему самому. Лгала! Нагло лгала, чтобы выжить, чтобы вернуться к себе домой. Разыгрывала перед Аднаном страсть и мечтала обрести свободу… а Рифата она любила. Ему добровольно даже там. Ему родила ребенка. За него вышла, едва узнала о смерти ибн Кадира.
