Не смотря на мизерный объём этой книги, я работаю над ней уже целый год. Не то, чтобы я регулярно к ней возвращаюсь – не настолько уж я беспомощен (в профессиональном смысле). Просто мне трудно разглядеть развитие сюжета. Нащупать, так сказать, почву. А временами я впадаю в беспамятство и тупо не знаю, о чём писать дальше.
А причиной всему послужила встреча. Не знаю, случайная ли… Но эта встреча перевернула мой мир с ног на голову. Я уже плохо понимаю разницу между жизнью и смертью. Между нормальным состоянием души и сумасшествием. Я стал сентиментальным. Начал кормить голубей и белок. Я встретил девушку. Она окружена ореолом света, когда я на неё смотрю. И этот свет меня завораживает. Она гениальная художница. Хотя, сама она об этом, наверное, не догадывается. (На этой фразе я уже чувствую себя самодовольным кретином, изображающим всезнайку. Скорее всего, это я о ней плохо знаю и понимаю. А мне, почему-то, возможно в силу обострённого тщеславия, хочется думать, что она не догадывается о том, что является гениальным художником. А ещё хуже, если я просто боюсь, что сила её таланта может оказать на меня влияние. Что, собственно, и произошло. Стоило ли сопротивляться?)
И вот, однажды, я совершил глупость – я принялся её поучать живописи. А за глупостью последовала вспыльчивость и безумие. Так было положено начало книги. Я представил себя в шкуре гениального живописца и постарался передать это на словах. (Ну, почему в шкуре – в теле гениального художника.) Я весьма долго колебался с решением продолжить замысел. Но в итоге, стиснув зубы, что-то там намарал в середине. А концовка сопровождалась катастрофическим провалом в душе. Я лежал в постели и не соображал, что происходит. А временами, меня настигало ровное сосредоточение ума. Я садился за ноутбук и накладывал строчки, подобно тому, как живописец наносит красочные мазки. Вследствие чего, я вдруг осознал, что перенял от неё созерцательное свойство ума, которое присуще мастерам изобразительного искусства. Хотя, рисовать я не умел никогда, и вряд ли этому научусь.
Но я затронул лишь эстетическую сторону живописи. И возможно, совсем чуток техническую, ради полноты образа (кому интересно читать нудятину?). Да и то, только с мужской точки зрения. Подобное произведение можно встретить у Виржинии Вулф. Оно называется «Волны». В нём раскрывается эстетический взгляд женщины на живопись. Причём, весьма подробно.
А ещё, на днях я поймал ежа и напоил его молочком. После чего, отпустил обратно.
***
Дно человеческой души омрачено таким ужасом, что никакими словами не описать.
***
Семён вбивает гвоздь в стену. Чуть выше головы. Вешает картину с изображением стоячего пениса, выстреливающего семя. Картина называется «Корень жизни». Подписано: Семён Стихия. Отходит на пару шагов. Присматривается, наклонив голову в бок. В стену напротив, вбивает второй. Вешает картину с изображением женских бедер и лобка. Название – «Колыбель жизни». Отойдя, смотрит то на одну, то на другую. Слегка кружится голова. Полотна расположены таким образом, что создаётся визуальный эффект, если смотреть под углом в сорок пять градусов, кажется, будто они встречаются; а если в девяносто – разлучаются.
Следующая работа (из этой же серии), будет называться «Соки жизни» – изображение головы юной девушки, с ярко выраженным румянцем на щеках, влажными алыми губками в слегка приоткрытом ротике. С минуты на минуту должна прийти натурщица – Лена. Хулиганский характер одной крайности, и святой материнский – другой. Они познакомились ещё в художественном училище. С тех пор вместе. Она, надо отдать должное, с некоторым фанатизмом относится к нему. Всепоглощающая любовь. А он, холодноват, конечно. Говорит: «В моем сердце живёт другая – девушка, имя которой Живопись. Вечно молодая и дерзкая.» Он достаёт свежее полотно, ставит на мольберт, отрывает кусок тряпки, окунает в банку с грунтовкой, тщательно промазывает холстину.
Дверь его комнаты не закрывается на замок: как-то потерял ключи, пришлось выбивать. И он даже не слышит, как входит натурщица. Лирически созерцает белый экран. «Прости, что опоздала, на улице дождь, пришлось долго ждать троллейбуса, а ещё я ноготь сломала, когда сапог застёгивала!» Она уселась на табуретку, против художника, уперев руки в колени и, выставив милое овальное личико на показ. Когда Семён писал её бедра, она жутко мёрзла в этом его пропахшем растворителем и красками курятнике, именуемый мастерской. Он берёт в одну руку палитру, другой – выдавливает из тюбика краски. Кистью размазывает по палитре. Видимо, ищет нужный оттенок. Быстро так всё делает, даже не задумывается. Будто вовсе не он руководит процессом создания картины, а «Некто», чей образ мы не способны увидеть, понять, осязать, но именно «Он» и является действенной сутью происходящего. Пассивная сила природы. Молчалива, деятельна, никогда неизменна в принципах. Художник – лишь отражение этой силы – её инструмент.
Когда художник создаёт нечто новое, нельзя надеяться, что это сразу же зайдёт в аудиторию, будет понято. Оно потому и новое, что неузнаваемо, непривычно, чуждо. Первая реакция на шедевр – отрицание. Это если какой – нибудь клоун Урлок шутит на федеральном канале и все смеются, подхватывают, то понятно, что он шутит на темы уже как – то связанные с известными личностями, фильмами или картинами. Это и называется – «хайп». А всё новое окружено ореолом мучений, неизвестностью, таинственностью. Всё новое ожидает, пока в нём разберутся, увидят, поймут. Всё новое не имеет никакой аудитории. Всё новое способны понять единицы.
Семён влепил пощёчину натурщице. Не ожидала. «Ты что творишь?!» – восклицает Лена, краснея от негодования. «Нужен румянец.» – холодно отвечает художник. Искусство требует жертв. Тут уж ничего не поделаешь, натурщица смиренно продолжает позировать, нервно царапая краешек юбки.
***
Не так давно проходила выставка. Некий Рихтер… забыл имя, что-то там от абстракционизма до фотореализма. Тридцать миллионов фунтов стерлингов за полотно. Подобные новости часто раздражают художника. Сковывают мышление. Не то, чтобы Семён завистлив, – просто он за всю карьеру живописца продал всего одну картину, да и то за каких-то семьсот рублей. Больше просто никто не давал. В тот день он радовался, как дитя, прыгающее на батуте. Минуты три радовался, – затем, взял бутылку водки и нажрался в доску. Ленка его тащила через парк домой, уцепившись за воротник. Он лежал на траве обиженный на весь мир и драным голосом кричал строчку из песни:
