1. Пролог
Мерф
Темный переулок. Безлюдно и грязно. Сердце колотится с такой силой, что буквально выламывает ребра. С каждой секундой я все больше и больше погружаюсь в безумие. И в голове начинает играть назойливая мелодия, заглушая остальной мир.
Колыбельная… Ну почему она звучит в самые ужасные моменты?
Сквозь панику мне удается разобрать отборный мужской мат. Ублюдки слишком близко. И, если они до меня доберутся, несложно догадаться, что сделают со мной. Как же я ненавижу мужчин, которые только и думают о своих яйцах и члене!
Руки и ноги работают на пределе, пока я пересекаю переулок за переулком. Ярость беспомощности постепенно затмевает страх, оставляя лишь животные инстинкты. Воздух раздирает горло, выжигает легкие. Но я, как на автопилоте, отчаянно хватаю его глоток за глотком.
Меня всю трясет, а ладони покрылись холодным потом. Вот только права останавливаться нет, потому что за мной несутся со всех ног три амбала. К черту эту жизнь. К черту эту дерьмовую жизнь!
Внезапно все сбивчивые мысли обрываются: меня так резко хватают за волосы, что мой крик тонет в болезненном стоне, а ноги на мгновение оказываются в воздухе.
— Ты нарываешься, киска, — скрипучий и холодный голос бьет наотмашь, а затем меня грубо впечатывают спиной и затылком прямо в бетонную стену.
Глухой крик покидает мою грудную клетку, и мне требуется несколько секунд, чтобы сделать вдох.
— За твою вагину обещают хорошо заплатить, — опаляет он мое ухо несвежим дыханием с запахом сигарет и какого-то мерзкого пойла. — Но ты заставила нас побегать, — крупная мужская ладонь оказывается на моей промежности, и по телу мгновенно проходит дрожь отвращения, — теперь мы заставим тебя покричать.
— Отвали! — плюю прямо ему в лицо и пытаюсь извернуться от грязных рук, но меня останавливает удар по щеке, нанесенный с такой силой, что я теряю равновесие.
И, прежде чем я успеваю оправиться, меня разворачивают и прижимают спиной к твердой груди мужчины. Удар в живот, и я захожусь кашлем, теряя возможность дышать. Внутренности скручивает позыв рвоты, и мне хочется свернуться от пронзительной боли, но я умоляю себя держаться. Не рыдать и не молить о пощаде.
От сильного удара мне не сразу удается сфокусировать зрение, но я замечаю два приближающихся силуэта. Звон в голове набирает обороты, а по подбородку стекает теплая струйка крови.
Черт… Я в заднице.
— Готти любит, когда ему заглатывают по гланды, — чей-то голос доносится как сквозь слой ваты, а потом в мои щеки впиваются грубые пальцы. — Папочка ведь научил тебя этому?
— Он научил меня отгрызать члены таким ублюдкам как вы!
Заткнись, Мерф, заткнись! Боже, я ненавижу свой характер. Но уж лучше сдохнуть.
— Угрожаешь? Нам? Парни, а она забавная, — все втроем начинают ржать. Чудовищно и мерзко.
— Отвалите от меня! Пошли к черту, ублюдки! — дергаюсь изо всех сил, но ни черта не выходит. Часто дышу, не желая принимать такой исход. Я не сдамся без боя. Не сдамся. И при следующей попытке выбраться я с точностью хирурга ударяю мужчине, державшему мое лицо в жесткой хватке, прямо между ног.
— Блядь! — урод с животным рычанием сгибается пополам и болезненно стонет.
В следующее мгновение мужчина, стоящий позади, хватает меня за волосы и натягивает их до ярких вспышек в глазах.
— А я смотрю, у нас тут боец, — хрипит он низким противным голосом. — Люблю бешеных сучек. Готовься, я трахну тебя первым, — проводит мне языком по щеке, и меня передергивает.
— Нет! Отпустите! — сдавленно вылетает из моей груди. — И я обещаю, что вас никто не тронет! Даю слово!
Вмиг вокруг все заполняет мужской гогот, а потом возле уха вновь раздается до омерзения мягкий голос:
— В данный момент большая вероятность того, что мы тебя тронем, малышка.
— Мразь, — едва не ору я и, сжав руку в кулак, заряжаю ему прямо по лицу. Господи, они точно убьют меня. Но лучше так, чем я окажусь нанизанной на их членах, как кусок мясо на трех шампурах.
— Сука! — его хватка становится жестче, и я не могу сдержать болезненного стона. — Снимайте с нее штаны, — рявкает он двум другим, видимо, являясь главным среди них.
Но, не дожидаясь своих приятелей, он грубым движением срывает пуговицу на джинсах, а спустя мгновение еще четыре руки помогают освободить мои ноги от защищающей меня одежды. И этих ублюдков нисколько не останавливают мои жалкие брыкания. Рывок — и промежность обдает холодом.
Дыхание сбивается. Проклятье… Если выживу — найду каждого и отстрелю их жалкие члены.
Приближение неминуемого вынуждает тело окаменеть. Я даже не осознаю, что начинаю плакать. Но из последних сил делаю глубокий вдох и кричу во все горло:
— Помогите! Прошу! Помогите! Пожалуйста! Господи! Отпустите!
Поражение завладевает моим телом и разумом. Сил больше нет. Как и былого мужества. Еще секунда, и меня отымеют какие-то грязные отморозки. Прямо в этой подворотне.
— Ш-ш-ш, ну вот видишь, умеешь же быть послушной девочкой, — низкий мужской и очень опасный голос опаляет ушную раковину. А потом я ощущаю на ней его влажный язык. Омерзение встает поперек горла, и я застываю в ужасе. Задыхаюсь от страха. — А теперь ты нам скажешь код от сигнализации вашего ювелирного магазина. Мы не хотим шуметь.
Что? Нет, нет, нет! Этот магазин все, что осталось у отца в память о матери. Я не могу...
— Но сначала мы поимеем главное сокровище твоего папочки, — шепчет он, носом вдыхая запах моей кожи и царапая щетиной шею. Урод! Но я молчу. Глотаю горечь безысходности.
— Отвечай, гребаная сука! — нетерпеливо встряхивает он меня с утробным рычанием.
Вдох. Выдох. Смотрю исподлобья, желая, чтобы подонки испытали весь спектр эмоций, выжигающий меня изнутри.
— Я Мерф О’Доннелл, запомните это имя, — хриплю дрожащим голосом, сплевывая кровь прямо под ноги его дружкам. — Отец набьет его на ваших грязных языках и бросит вас гнить в яме с вашим же дерьмом.
— Закрой пасть, сука, — удар по лицу, а потом металлическое дуло внезапно оказывается плотно прижато к моему лбу.
Я прикрываю глаза, в голове снова все заполняет колыбельная из детства. Последнее, что просачивается сквозь мрак холодной реальности, — приглушенные хлопки выстрелов. Но ни один не попадает в меня. Пожалуй, это лучшее, что я слышала за сегодня. Внезапно колени обжигает острой болью, когда мое тело падает на грубый и влажный асфальт.
Приподнимаюсь, едва удерживая тело на вытянутых руках. Верчу головой по сторонам, чтобы увидеть происходящее, но ничего не понимаю. Слышу только глухие удары, хруст костей, тяжелые стоны и хрипы, за которыми следуют мужские ругательства, а потом пара выстрелов… и тишина.
Я несмело поворачиваюсь в сторону, откуда доносится одиночное тяжелое дыхание и замираю. Три тела лежат на асфальте. Два из них неподвижны, и только один еще подает признаки жизни хриплым кашлем, пытается перевернуться и дотянуться до оружия, но внезапно его настигает чья-то тень и одним движением сворачивает шею с противным хрустом.
