Его дом стоит на горе. Впрочем, никакая это не гора, так, взгорок, который ещё каких нибудь десять-пятнадцать лет назад он шутя преодолевал. Но годы, годы… С ними не поспоришь.
Её дом стоит под этой самой горой. Вроде, и расстояние-то между этими двумя домами пустячное, а вот поди преодолей его, если хозяину дома на горе уже под восемьдесят, а хозяйке дома под горой – глубоко за шестьдесят.
Как обычно, он проснулся ни свет ни заря, потёр ноющую спину и, держась за стену, шаркая тапками, побрёл в кухню. До рассвета далеко, но он знал, что уснуть уже не получится. Даже не глядя на часы, Николай Иванович определял время, как и, не пользуясь тонометром, точно знал, что сегодня давление у него зашкаливает – кружится голова, в глазах чёрные пятна чередуются с пятнами белыми.
Зачерпнул из ведра ковш воды, попил, остатки плеснул в рукомойник. Хорошо, что Коля Степанов вчера принёс, а то бы и умыться было нечем. Самому не принести, он теперь не ходок на водокачку, что под горой находится. Спуститься-то вниз сил хватит, а подняться да ещё с ведром – их уже не останется. Пришлось позвонить и, стесняясь до дрожи во всём теле, попросить помощи. Хорошо, что есть мобильник! Хорошо, что живёт неподалёку хороший человек Коля Степанов!
Умывшись, Николай Иванович присел на лавку и, перебирая свои думы, приготовился ждать рассвета. Жизнь прошла, а что он видел? Работа, работа, работа… Правда, был он передовым механизатором в совхозе. Все уважали его за трезвость, скромность, отзывчивость, безотказность и неконфликтный характер. Так когда это было-то?
Когда я …служил…
Был молод, имел я силёнку…
В жизни, как в той старой песне…
А вышел на пенсию – всеми забыт. Вообще-то, и совхоз канул в Лету.
Вот уже середина марта, а морозы по ночам под тридцать. В доме прохладно. Но он не торопился растапливать печь – ждал, когда из трубы дома под горой пойдёт дым. Это давно стало неким знаком, что хозяйка того дома сегодня жива и относительно здорова. Перекличка дымами стала обязательным ритуалом. Раньше они созванивались, но после Рождества ограничили себя в таком способе общения.
А дело было в следующем.
Накануне Рождества выпал снег. Его было так много, что хозяйка дома под горой отгребала его часа полтора, а когда вернулась в избу, то увидела два пропущенных вызова от соседа. Начала перезванивать, но теперь уже он не брал трубку. Кое-как, преодолевая почти метровые сугробы, подгоняемая страхом за Николая Ивановича, она поднялась в гору. А он, оставив на обеденном столе телефон, в то же самое время отгребал от снега дорожки в своей ограде, чтобы поскорее добраться до до её дома и узнать, не стряслось ли с ней чего недоброго. После этого они решили не пугать друга поздравлениями с праздниками, даже если это будет само Рождество, и звонить только в исключительных случаях.
Летом проще. Летом они видят друг друга. На огородах. Она видит его на огороде на горе, он её – на огороде под горой.
***
Он нащепал лучины, аккуратно уложил в топку, сверху придавил сухими берёзовыми дровами и прикрыл дверцей. Теперь осталось поднести спичку, но прежде надо дождаться дыма из трубы дома под горой.
Николай Иванович одинок. Так уж сложилось, что у него никогда не было семьи. Есть старшая сестра, есть племянник, но они живут далеко. Правда, каждую осень племянник, которому тоже годков немало отстучало, приезжает к Николаю Ивановичу, чтобы помочь выкопать картошку.
Она тоже проснулась ни свет ни заря, потёрла ноющую спину и, держась за стену, шаркая тапками, побрела в кухню. До рассвета далеко, но она знала, что уснуть уже не получится. Даже не глядя на часы, старая женщина определяла время, как и, не измеряя давления, точно знала, что сегодня оно у неё зашкаливает – кружится голова, в глазах чёрные пятна чередуются с пятнами белыми. Вот уже вторую неделю его ничем не удавалось сбить. Таблетки энапа снижали ненадолго, рецепты из интернета тоже не дали положительного эффекта. «Только бы не умереть в такое неподходящее время, – подумала она. – Да разве смерть будет со мной свои сроки согласовывать?»
А время умирать и впрямь было неподходящим – впереди капитальный ремонт дома. Ей бы, конечно, не стоило связываться с ремонтом, могла бы дожить свой век и с тем, что есть. Но она думала о детях, она хотела оставить им после себя приличное жилище. А вдруг кто-то из них вернётся? Ну, а не вернутся, так дом в нормальном состоянии и продавать не стыдно. Да и люди, которые купят его, добрым словом прежнюю хозяйку помянут.
Пластиковые окна она уже не только заказала, но и выкупила; пиломатериал для замены полов сохнет в сеновале. Дело за малым – тепла дождаться.
Ох-охошеньки! Затеять-то ремонт она затеяла, а потом сама ужаснулась этой затее. Всю зиму ночей не спала, маялась тяжёлыми раздумьями, что да как. Если с окнами всё более-менее ясно – фирма сама приедет и вставит, то кого нанять на остальную работу и в какую сумму обойдётся всё это?
У детей денег она не возьмёт, хотя они, конечно же, захотят помочь. Но она сама так решила, а её решения даже не обсуждаются. Так было всегда, так и впредь будет! Ничего, она и своей учительской пенсией обойдётся, скопила малость «на смерть», но со смертью решила повременить – не до неё сейчас.
Фирма, что окна вставлять будет, предложила ещё дом обшить сайдингом. Недорого. Всего лишь… за шестьдесят шесть тысяч. Но она не согласилась. Люди подумают, что у неё денег куры не клюют, кто-нибудь из «социально не защищённых» захочет поживиться, залезет в дом, а там – облом, взять-то особо нечего. Как ей потом ему в глаза смотреть? Обидится этот «социально не защищённый». Обманула, скажет, а ещё детей учила! Со стыда сгореть можно.
Меж тем мартовский, но по-зимнему холодный рассвет лениво вставал над селом. Мысли Татьяны Ивановны с предстоящего ремонта перекинулись на Николая Ивановича. Как он там? Она растопила печь, поставила на плиту чайник и вышла на крыльцо.
Из трубы дома на горе потянулись робкие белёсые нити. Они быстро утолщались, набирали силу, и вот уже клубы дыма устремились ввысь.
«Всё в порядке, мы ещё живы», – глядя на дом на горе, подумала она.
«Всё в порядке, мы ещё живы», – глядя на дом под горой, подумал он.
