Юрий и Аркадий Видинеевы - Если сердце твоё ждёт любви

Я всегда был очень чувствителен к красоте. Особенно к женской. Ещё бы! Ведь женщина – это последнее и самое совершенное творение Бога Отца! Как бы ни были совершенны цветы и прочие творения нашего мира, они ничто в сравнении с той красотой, которой наделены иные представительницы прекрасного пола. И я постоянно испытывал на себе её всепобеждающее воздействие. Один восхитительный образ, переполнявший всю мою душу, со временем заменялся другим, ещё более ярким. Их место в моей душе не пустовало ни одного дня. Так было с раннего детства. И только на заре своей взрослости я осознал, что даже самая яркая женская красота не имеет той силы, которая заключена в красоте, сокрытой от всеобщего восприятия, и открывающейся только тому, кто способен её разглядеть. Это осознание обрушилось на меня так внезапно, как наверно нисходит на гениев озарение, порождающее величайшие открытия.

Взрыв оборонительной гранаты эхом повторили чужие горы. Никогда прежде не доводилось мне слышать такого сумасшедшего эха! Оно, не затихая, грохотало, больно впиваясь мне в мозг острыми хищными когтями, злобно скалилось наступающей цепью широко раззявленных ртов, обрамлённых взлохмаченными усами и бородами, перерастало в оглушающий хохот.

Госпиталь. Запахи лекарств. Утренние обходы лечащего врача, градусники, таблетки, микстуры, внутримышечные уколы, перевязки. Долгий отходняк от контузии, от пулевых и осколочных ран. Никогда ещё мне не доводилось так подолгу спать, как в те дни. Вероятно, меня усиленно пичкали снотворным. Не скоро я пошёл на поправку и стал проявлять интерес к тому, что меня окружало. Тяжёлые и средние подранки, санитары и санитарки, медсёстры. Одна из медсестёр пользовалась небывалым успехом у выздоравливающих. Она была, как маленькое солнышко. От неё исходило такое чистое сияние и тепло, что её появление всякий раз наполняло душу тихой радостью. Она была очень щедро наделена от природы таким типом красоты, который сопоставим с красотою раннего утра, широкого поля со свежей зеленью разнотравья в мелких, но милых сердцу соцветиях и с прочими прелестями фауны средней полосы нашей Родины. Она тут же вошла в моё сердце, едва оно вновь пробудилось к жизни.

– Толян! А на тебя медсестричка глаз положила! – хитро подмигнул мне сосед по койке Кирюха.

– Не гони пургу, – отмахнулся я от него. – Она ко всем мила, но у неё ухажер не нам чета! Он под большими погонами ходит!

– Дурик! Я не про солнышко Любашу тебе сказал, а про Анечку! Все уже заметили, что она не ровно к тебе дышит. Ты один этого не видишь, – буркнул Кирюха и отвернулся.

Сам понял, что глупость сморозил?

Я в цветах плохо разбираюсь. Как-то одна моя одноклассница, круглая отличница и большой знаток бабочек и цветочков, вздумала меня просветить по части этих её странных увлечений. Повела меня в парк, стала образовывать:

– Этот цветок называется Львиный зев. Этот – нарцисс.

Каждый цветок называла. И столько о каждом цветке понарассказывала! И латинские их названия, и ещё там чего-то…

Потом вдруг спохватилась:

– Неужели тебе всё это не интересно?!

– Любоваться ими интересно. Нюхать их интересно. А названия все не могу запомнить. Розы помню. Петунью…

– А вот это, что за цветок? Неужели не знаешь? Это же Анютины глазки!

Мне вдруг вспомнилось это, когда после разговора с Кирюхой, я недоверчиво глянул в глаза Анюты. Она, как обычно, подошла ко мне с градусником. Я впервые за всё время всмотрелся в её глаза… и меня будто током пронзило.

С того дня меня будто подменили. Я места себе не находил, всё ждал, когда в следующий раз Анюта опять подойдёт ко мне, и я, перехватив её взгляд, вновь всмотрюсь в эти удивительные её Анютины глазки.

После увольнения в запас я вернулся в родные края вместе с молодой женой, моей милой медсестричкой Анечкой. Вот уже который год живём с ней в мире и согласии. Всякий раз, возвращаясь с работы домой, я с предвкушением счастья жду той минуты, когда опять встречу её взгляд и вновь всмотрюсь в эти удивительные её Анютины глазки.