Между Францией и Россией бывало всякое. Летоисчисление нашей дружбы и союзничества, отношений, полных взаимной восторженности и взаимопонимания, берет начало со времен Киевской Руси, с Анны Русской, дочери Ярослава Мудрого, которая была королевой Франции. Были и войны – с «Великой армией» Наполеона Бонапарта (1812–1815 гг.), под знаменами которой вместе с Францией выступала поначалу практически вся Европа, с коалицией Франции, Англии и Сардинского королевства, которые вторглись в южные пределы России в ходе Крымской кампании (1843–1846), с Антантой в ходе интервенции 1918–1921 гг. В ходе Второй мировой войны мы были союзниками со Свободной Францией де Голля, и символом этого союза стали эскадрилья «Нормандия-Неман», а также боевые операции отрядов советских военнопленных, влившихся в движение Сопротивления, в оккупированной Франции. Но по другую сторону линии фронта действовала против нас в те же самые годы и дивизия СС «Карл Великий», укомплектованная почти на 100 процентов гражданами Франции. Те ее солдаты и офицеры, которые уцелели после битв под Сталинградом и в Померании, отсидели вместе с пленными гитлеровцами положенные им сроки в ГУЛАГе.
10 декабря 1944 года, когда в ходе официального визита де Голля в СССР был подписан франко-советский договор о дружбе и взаимопомощи, генерал сказал, поставив под ним свою подпись: «Для Франции и России быть объединенными – значит быть сильными, быть разъединенными – значит находиться в опасности». Тем самым будущий президент Пятой Республики суммировал весь исторический опыт наших отношений. Де Голль еще в 1942 году говорил о «трагическом непонимании, мешавшем союзу между нашими странами», но всегда подчеркивал «особый характер» франко-русских отношений, в которых Франции он отводил роль моста между США и Россией, а России – моста между Европой и Азией. При этом он всегда подчеркивал именно слова «Россия» и «русский», т. к. слова «СССР» и «советский» генерал не воспринимал на дух. Это в руководстве СССР, в свою очередь, принимали как личное оскорбление. Увы, ровно через 10 лет после подписания нашего договора о дружбе он был расторгнут Советским Союзом в одностороннем порядке под предлогом подписания Францией Парижских соглашений, по которым ФРГ получила доступ в НАТО. Уже в 1952 г. в 11-м томе Большой Советской Энциклопедии Де Голлю был вынесен приговор Кремля.
«Де Голль – французский реакционный деятель, руководитель фашистской (!) партии «Объединение французского народа», монархист и клерикал», – сообщала БСЭ. Далее – в том же духе «классовой ненависти», который отравил наши отношения на долгие годы «холодной войны». Франция попала в разряд «империалистических врагов», а хорошими французами стали считать лишь тех, кто принадлежал к Французской коммунистической партии и обществу дружбы «Франция—СССР», находившемуся под контролем тех же коммунистов. На долгие годы между двумя странами образовалась пропасть непонимания. К счастью, де Голль сумел подняться выше всего этого бреда и сделал первый шаг навстречу Москве вскоре после своего избрания президентом. А уж как мы все были этому рады!
Больше всего мне хочется, чтобы эта книга помогла моим соотечественникам понять французов. Нам есть чему у них поучиться, как и им у нас. Но дело тут не в некоем практическом смысле, а в абсолютно необходимом для новой России духовном воссоединении с той цивилизацией, которая дала нам так много и взяла от нас немало. Но взяв, особенно в послереволюционные годы, сумела и сохранить то, что революционная Россия отринула, то, что мы сейчас собираем по крупицам. Ведь именно во Франции спасался от красного террора цвет русской интеллигенции.
В летописи наших отношений печальные страницы франко-русского противостояния занимают, к счастью во временном отношении совсем не много места. От тех лихих времен остались в русском языке слова «шерамыжник» (от слов «Cher ami!», т. е. «Дорогой друг!») и «шваль» (от слова «Cheval», т. е. «лошадь»), с которыми обращались к русским крестьянам за подаянием и гужевым транспортом изголодавшиеся и измученные солдаты отступавшей «Великой армии» Бонапарта. Эта армия почти вся полегла на маленькой русской речке с ударением на последнем слоге – Березина. У французов это слово – синоним идиома «полный финиш» и всех прочих словообразований, означающих понятие «катастрофа». Наши казаки, разбившие свои биваки в 1814 г. на Монмартре, оставили парижанам и словечко «Быстро!», что тамошние половые быстро поняли, как «Давай, пошевеливайся!» и впоследствии преобразовали его в свой вариант названия ресторанов «фаст-фуд» под именем «bistro». В словотворчестве «новых русских» появилось теперь новое заимствование из французского – «русское бистро». У нас, увы, всегда любили масленое масло.
Понимание друг друга начинается, говоря словами Уолта Уитмена, с «корней травы». С желания понять друг друга и умения этого добиться. Ни то ни другое невозможно без информации о том, кто же мы такие? Но и тома информации не заменят человеческого общения. Поэтому большая часть того, что сказано в этой книге о французах, именно на таком общении и построено.
Францию и французов понять не так-то просто. И если русские бравируют тем, что Россию умом не понять, а чтобы нас понять, надо пуд соли съесть, то французы то же самое скажут и про себя, только добавят одно слово – «морской соли». Когда я писал эту книгу, я меньше всего думал о том, чтобы представить на суд читателей некий банк данных о среднестатистическом гражданине V Республики. «Типичного» или «среднего» француза, которого для удобства обобщения именуют обычно «Месье Дюпон» (аналог нашему Иванов-Петров-Сидоров), в общем-то не существует. Но те типичные черты, что ему свойственны, надо учитывать, если хочешь понять Францию и французов и быть ими понятым.
