Валентина взглянула в окно и ахнула: во дворе стоял ее муж, фронтовик Егор. Сердце бешено заколотилось. Она отбросила в сторону полотенце и рванула дверь:
– Гора, Егорка, Горушка, – запричитала Валентина и затихла на груди мужа.
Тот ласково гладил ее голову и целовал мокрые от слез щеки.
– Идем в хату.
– А дети где?
– Гуляют. Мы ж не знали, что ты сегодня приедешь.
Валентина достала пару яиц, ломоть хлеба, плеснула в кружку чай:
– Перехвати немного. Обед быстро сготовлю.
Егор развязал рюкзак. На стол посыпались консервы, немецкие галеты, сладости, хлеб и пистолет.
Валентина вздрогнула, прошептала:
– Убивать сегодня будешь или потом?
– Ты чего бормочешь?
– Не обращай внимания, Горушка, это я свое, бабье.
Во дворе послышались детские голоса. Егор рванулся из-за стола. Два маленьких человечка уставились на него.
– Сашка, Мишка, идите ко мне.
Пацанята попятились.
– Это я, ваш папка.
Старший, десятилетний Сашка, осторожно приблизился:
– Ты точно наш батя?
Егор схватил в охапку сыновей, закружил вокруг себя. Младший, Мишка, заорал:
– Убьешь, гад.
Наступила тишина. Валентина вздохнула:
– Без мужской руки выросли, вот и грубят.
Егор опустил детей на землю.
– Идемте в горницу, там вас ждут гостинцы.
Братья за обе щеки уплетали сладости, повизгивали. Егор блаженствовал. Он дома. Вернулся с войны цел и невредим. Это ли не счастье?
Утром, невыспавшийся, но осыпанный ласками жены, направился в контору колхоза.
Председатель, однорукий Пантелей Рукавишников, встал из-за стола:
– Ну здравствуй, герой! Много ли наград привез?
– Два ордена и пяток медалей.
– Молодец! Я рад твоему возвращению. Отдохнешь или работать начнешь?
– Через пару дней сяду за трактор.
– Добро! Но его нужно починить. Пока же давай погутарим. Я со всеми фронтовиками на данную тему веду разговор.
– Не томи.
– Ты сюда шел, ничего необычного не заметил?
– Вроде нет!
– На детей внимание обратил?
– Да, некоторые рыжие, притом мелюзга.
– Семку, конюха, помнишь?
– Рыжего, косолапого?
– Да! Он за время войны обрюхатил нескольких наших баб. Они и нарожали рыжиков. У меня к тебе просьба: не бей Семку. Он ведь юродивый. Таких бить – грех.
– Я при чем?
– До тебя слухи дойдут. Лучше услышь от меня. Твоя Валюха, мягко говоря, тоже с ним была. Слава богу, не родила рыжика.
Кровь хлынула к лицу Егора:
– Это правда?
– Не горячись. Может, и вранье. Сам с женой потолкуй. Но не калечь ее. У вас малые дети. Это приказ.
– А если?
– Петька Федотов ослушался, до полусмерти избил свою половину, она умом рехнулась. Он в тюрьме, жена в психушке, детки в приюте. Тебе такой сценарий нравится?
– Нет!
– У тебя на фронте подруги были?
– Как без этого?
– То-то. Выходит, тоже грязью заляпан. Подумай о нашем разговоре. Марья, – крикнул он в приемную, – зови всех.
В кабинет ввалилось с десяток мужиков. Они дружно здоровались с Егором, закуривали махорку.
Председатель поморщился, но промолчал. Он с детства не курил.
Наконец все угомонились.
– Друзья, – начал речь Рукавишников, – нашего полку прибыло. Егора назначаю, впрочем, как и до войны, бригадиром. Задача сложная. За последние годы часть полей заросла бурьяном. Приказываю: починить всю технику и до заморозков вспахать землю.
Кто-то присвистнул:
– На это месяцы уйдут.
– Будем трудиться по восемнадцать часов в сутки. Кормежка в поле, за счет колхоза.
– И мясо в щах найдем?
– Не беспокойтесь. Я дал команду забить корову. На первое время ее хватит.
– Это та, что еле ходит? Ей от роду лет сто.
Все дружно захохотали.
Председатель вполне серьезно парировал:
– Зато щи будут наваристыми, да и кости погложете.
– Зубы сломаем.
– Тебе, Вася, беспокоиться не следует. В твоем рту всего три зуба.
И снова смех раздался в кабинете. Чувствовалось, мужики соскучились по работе.
Егор поднял руку:
– Председатель, зимой на печку сядем?
Пантелей нахмурил брови:
– Нет, дорогие мои, работы по горло. С октября и до весенней кампании возведем пять животноводческих помещений.
– Из чего?
– В соседнем городе заработал кирпичный завод. Оттуда по разнарядке поставят все материалы.
– Но мы не каменщики.
– Не хнычьте. Найдем специалиста – научит.
– Последний вопрос. Где сыщешь доярок, телятниц?
Пантелей и на это ответил:
– Ваши бабы родят – минимум на семью шесть-семь ребятишек. Многодетным предоставим льготы, премии, квартиры.
– Ты не рехнулся, случаем, умом, председатель?
– Не умничайте. Страна в разрухе. Приложим все силы, Родина зацветет, как весенний сад. Доярок со стороны пригласим.
Мужики почесали затылки, гуськом двинулись из кабинета.
Пантелей проветрил помещение, вызвал помощницу:
– Приведите ко мне Семку.
– Юродивого?
– Да. Правда, я думаю, он почти нормальный человек, немного с хитринкой.
Через полчаса Семен стоял перед Рукавишниковым.
– Присядь, Семен.
– Спасибочки, я постою.
Председатель на секунду задумался, наконец, чуть ли не краснея, спросил:
– Семен, мужики вернулись с фронта. Ты обрюхатил их жен. Как это происходило?
Юродивый, подбирая слова, объяснил:
– Я ни в чем не виноват. Они сами приходили ко мне. Люська с Динкой даже подрались.
– Понятно. Я думаю, Сема, тебе лучше временно исчезнуть. По пьяни могут и убить.
– Свят, свят, – перекрестился дамский угодник, – я уже наказан.
– Сейчас дуй до хаты, собирай манатки, продукты. Я тебя лично отвезу на четвертое отделение.
– Так это ж у черта на куличках?
– Верно. Двадцать километров. Вскоре на отделении поселятся пришлые люди. Им будешь подвозить воду, дрова. Наши мужики тебя не найдут. Время пройдет, все подзабудется.
– Что пришлые будут делать?
– Строить кошары для овец.
– Хорошо, я побёг домой за шмутками.
Пантелей закрыл кабинет на ключ, направился к машине. Мотор завелся с третьего раза. Он вырулил на улицу и медленно поехал вперед. Возле дома Егора остановился. Хозяин сидел на завалинке. Лицо хмурое, щеки обвисли.
– Егор! Иди в хату да готовься к работе. Колхоз лежит в развалинах. От нас с тобой многое зависит. Да, прошу, не дури с хозяйкой. Жизнь сложнее, чем мы думаем. Иди, парень.
Егор вздохнул, открыл калитку. Валентина хлопотала возле печи. Рядом ребятишки. Санька подтаскивал дрова, Мишка грыз репу. Картина семейной идиллии до слез растрогала хозяина дома. Он сел за стол, похлебал полупустого супа, внимательно посмотрел на жену. Та съежилась. Егор вытер рот, произнес:
