(РОЗА поет в темноте).
РОЗА. Вот Валентинов день настал,
Я поднялась с зарей…
(Медленно зажигается свет, все десять актеров уже на сцене. Они никогда не застывают, не выходят из роли, не выпадают из разыгрываемой картины, независимо от того, непосредственно участвуют в ней или нет).
Я, Валентина, милый друг,
ЛИЗЗИ. Это место, куда приходит умирать любовь.
РОССЕТТИ. Дай мне отдохнуть. Ради Бога, пожалей меня, и дай поспать.
КРИСТИНА. Это гоблинский базар.
РЁСКИН. Я хочу совершенно однозначно заявить, что это полнейшая ложь, будто я становлюсь психически ненормальным по причине неудачного стечения обстоятельств в моей личной жизни. Только потому, что мужчину в его кабинете донимает невидимая кошка, или он время от времени слышит голоса, или иногда разговаривает с ними, лишь для того, чтобы поправить их чудовищный итальянский выговор…
РОЗА. Вчера вечером ко мне приходил Иисус.
РЁСКИН. Только потому, что человека время от времени посещают по ночам ужасные и невероятно эротичные демонические создания, нет причин подозревать, что в его колокольне поселились полчища летучих мышей. Такое случалось и с другими. Скажем, с Россетти.
ЛИЗЗИ. Тебе нравится такая длина моих волос?
РОССЕТТИ. Оставь меня в покое. Оставь меня в покое.
РЁСКИН. Конечно, в колокольне Россетти точно живут летучие мыши, а также броненосцы, но, тем не менее…
ДЖЕЙН. Ты хочешь нарисовать мои груди?
МОРРИС. Я никогда не смогу нарисовать тебя, как должно.
РЁСКИН. Нет, нет, ничего такого. Не время и не место для этого. Здесь мы должны говорить об искусстве, и об этих рисунках, этих пока еще не известных рисунках Тёрнера, величайшего живописца нашего времени, и о борьбе художника за право творить.
ЭФФИ. Ты когда-нибудь что-то сотворил?
ЛИЗЗИ. Ребенка. Мы сотворили ребенка.
РОССЕТТИ. Я похоронил свои стихи в ее гробу.
СУИНБЁРН. Данте Габриэль Россетти – последний в длинной череде англо-итальянских кладбищенских воров.
МИЛЛЕ. Осенние листья.
ЭФФИ. Картина Джона Эверетта Милле.
РЁСКИН. Художника безмерного потенциала.
ЭФФИ. Очень уважаемого и успешного живописца.
ЛИЗЗИ. Я пришла в этот дворец искусств юной девушкой. Они сказали, что я прекрасна, и сделали для меня очень много, но все-таки недостаточно, и рисовали снова и снова, пока я не перестала существовать.
СУИНБЁРН. Когда нарисованная женщина – не нарисованная женщина?
ДЖЕЙН. Когда она искаженная. Искаженная и вымученная. Искаженная и четвертованная.
КРИСТИНА. Гоблинский базар. Придумка демонов.
РОССЕТТИ. Пепел.
МИЛЛЕ. Пепел.
КРИСТИНА. Я – принцесса ничего.
ЛИЗЗИ. Дворец искусств – зал зеркал в лесу смерти. В безмолвии листьев слышны голоса мертвых.
РЁСКИН. Даже если у некоторых мертвых время от времени возникает желание поговорить со мной, это не означает, что я стал Лиром среди лестригонов, потому что это искусство, а искусство надо ценить, и…
МОРРИС. В эпоху романтизма было совсем не так.
ДЖЕЙН. Тогда было гораздо хуже. Ни канализации, ни водопровода.
ЛИЗЗИ. Там живые еще жаждут, и борются, и потеют, и сладкие стоны раздаются в ночи, и они сливаются воедино, плоть к плоти, дыхание – к дыханию.
РЁСКИН. Я одержим, это правда, но все мужчины одержимы. Россетти был одержим, и Суинбёрн, и в каждом доме призраки. Мы движемся сквозь океан призраков, и те из нас, у кого более развиты артистические способности…
РОССЕТТИ. Лиззи.
ЛИЗЗИ. Он положил розу в мой гроб, пачку листов со своими стихами, единственный его экземпляр, потом меня похоронили, а мои волосы продолжали расти.
РЁСКИН. Сотни и сотни рисунков Тёрнера, совершенно неизвестные, сотни…
ЭФФИ. Роза, могу я поговорить с тобой? Пожалуйста?
РОССЕТТИ. Нет.
ЛИЗЗИ. Он дал мне розу, алую, как кровь.
(Поют птицы. РОЗА и РЁСКИН в саду. Она рисует).
РЁСКИН. Роза?
РОЗА. Да, мистер Рёскин?
РЁСКИН. Мы же с тобой друзья. Зови меня по имени.
РОЗА. Если вы не сочтете это неподобающим.
РЁСКИН. Если ты будешь звать меня по имени, я сочту это безмерно добрым деянием.
РОЗА. Мне хочется быть доброй, но только когда это не вызывает неудобств.
РЁСКИН. Не так и давно ты давала мне разные смешные прозвища. Святой пончик – одно из них. Пушок. Попугайчик. А называл тебя моя маленькая домашняя мышка.
РОЗА. Тогда я была ребенком. Теперь выросла, и многое изменилось. Но я с такой любовью вспоминанию визиты на Датский холм. Вы представляли нас своим свиньям и пытались убедить меня, что они говорили на гэльском языке. Я помню легкое разочарование из-за того, что не выглядели вы в полной мере, как Бог. После рекламной компании, которую провела моя мама, я ожидала именно этого. Знаменитый мистер Рёскин, великий мистер Рёскин согласился давать уроки рисования моей маленькой девочке. И это были восхитительные уроки. Уроки видения, на самом деле. Уроки жизни. Вы учили меня жизни.
