1. Глава 1
«Клянусь любить тебя в горе и в радости,
в богатстве и в бедности,
в болезни и в здравии
и даже смерть не разлучит нас»
Цитата из свадебной клятвы
Эмилия проснулась от глухого стона. Старый платан, росший за стеной её комнаты, шумел листвой и колотил ветвями по крыше дома. Налетавший с моря ветер с яростью ударял в его могучий ствол, и дерево жалобно стонало.
Эмилия приподнялась на локте и прислушалась к сиплым завываниям ветра. До её слуха доносились мощные удары обрушивающихся на берег волн. Девушка живо представила себе восхитительную картину штормящего моря. Воображение рисовало ей бескрайнюю ширь, где громадные буруны с пенистыми шапками на гребнях накатываются на берег, а обеспокоенные шумом чайки с жалобными криками носятся над бушующей стихией.
Эмилия полюбила море всем сердцем, как только оно предстало перед ней во всём величии и с тех пор навсегда покорило её своей суровой, ни с чем не сравнимой красотой. Прошло десять лет, но то первое свидание с морем оставило в памяти девушки неизгладимый яркий след. Каждое утро начиналось с созерцания восходящего из-за моря солнца, и Эмилии даже не верилось, что семь лет её жизни протекли в шумном многолюдном городе, вдали от вольных морских просторов. Постепенно стирались воспоминания о Париже – городе, где прошло её детство, где осталась её мать, где в старинном склепе рода де Туар хранился прах её отца, которого она едва помнила. В памяти Эмилии остался лишь день расставания с матерью, за которым последовала встреча с морем. А затем и с островом Ратис, который стал ей домом на десять беззаботных, счастливых, хотя зачастую похожих друг на друга, лет.
Дивная природа острова, целебный воздух, освежаемый бризами и напоённый ароматами трав, сотворили чудо. Эмилия росла здоровой и жизнерадостной, и, глядя на её розовые щёчки и искрящиеся весельем синие глаза, упругое гибкое тело и быстрые стройные ножки, трудно было поверить, что несколько лет назад девочка едва не умерла от тяжёлого недуга.
Мадам Николь, графиня де Монфор, которая приходилась кузиной матери Эмилии, заботилась о племяннице как о своём родном ребёнке. Гармоничное воспитание девочки дало блестящий результат. В свои неполные семнадцать лет Эмилия отлично владела как литературным языком французского королевства, так и бретонского герцогства, а также латынью и греческим. Девушка могла подолгу вести философские беседы, увлекалась поэзией, музыкой и танцами. Мадам Николь не переставала удивляться способностям своей воспитанницы. Однако Эмилия доставляла ей не только радости. Графиня де Монфор огорчалась, когда видела девочку, играющей с детьми крестьян и домашней челяди. Раздражалась из-за её упрямства и легкомыслия. Тревожилась, когда племянница надолго пропадала из дома, убегая то к морю, то в деревню, то на прогулку к Папоротниковым холмам. В пятнадцатилетнем возрасте Эмилия оставалась ребёнком, и мадам Николь, глядя на её разбитые коленки, исцарапанные руки и озорное лицо, сокрушалась: «Ах, мадемуазель Эмили, ваши ровесницы в Париже уже помышляют об удачном замужестве, а вы...» На упрёки тётушки Эмилия отвечала россыпью звонкого смеха и снова убегала к манящей кромке прибоя или к покрытым зарослями папоротника холмам.
Но на переломе пятнадцати и шестнадцати лет в племяннице произошла перемена, наблюдая которую мадам Николь наконец радостно вздохнула. За каких-то полтора года Эмилия из бойкой упрямой девчонки превратилась в очаровательную, мечтательную и очень обаятельную девушку.
Старый платан стонал под ударами ветра – море продолжало бушевать. Эмилия, снова откинув голову на подушки и закрыв глаза, слушала грозную мелодию стихии. Внезапный резкий вскрик заставил её вздрогнуть и вскочить с постели. Холод пронзил босые ступни сотнями мелких колючек и на миг охватил всё тело неприятной дрожью. Девушка набросила на плечи шерстяную шаль, отороченную лебяжьим пухом, и вышла в полутёмный коридор.
У комнаты тёти она остановилась, пытаясь подавить волнение перед тем, как войти. Мимо неё бесшумно проскользнула тень – служанка внесла кувшин с целебным напитком, которому медикус графини, мессир Трюдо, приписывал чудодейственные свойства. Затаив дыхание и прижимая к груди края шерстяной шали, Эмилия последовала за служанкой.
В толстых жёлтых свечах, установленных в высоких кованых канделябрах, колебался слабый огонь; в бликах неровного пламени лицо графини де Монфор, обрамлённое кружевами ночного чепца, выглядело ещё более измождённым, чем при дневном свете. Казалось невероятным, что за столь короткое время болезнь превратила крепкую тридцатилетнюю женщину в старуху с ввалившимся ртом и щеками, с заострившимся носом и подбородком. На этом бескровном лице, похожем на маску, жили лишь чёрные глаза, взор которых устремился на вошедшую девушку.
Эмилия стремительно приблизилась к постели больной и опустилась перед ней на колени.
- Милая Эмили, какое счастье, что у меня есть вы. Но как печально, что я не могу коснуться ваших чудесных золотистых волос, обнять и приласкать вас. Увы, мои руки больше неподвластны моим желаниям, - шептала мадам Николь, глядя на девушку; в её глазах блестели слёзы. – Похоже, Судьба отмерила мне недолгую жизнь... Тем больнее мне покидать этот мир, не устроив вашу судьбу, Эмили... Да-да, мадемуазель Эмили де Туар, я по-прежнему тревожусь о вашем будущем!
- Не нужно говорить об этом сейчас, - тихим голосом отозвалась Эмилия и пожала узкую холодную ладонь графини. – Поберегите силы, тётя. Они ещё пригодятся вам для того, чтобы встретить вашего мужа как подобает благородной даме, когда он вернётся домой...
Эмилия успокаивала больную, подбадривая её улыбкой, хотя глубоко в душе девушки копошился червячок сомнения, и тревога за жизнь тёти уже не покидала её.
Несчастье с графиней де Монфор случилось неожиданно: ничто в тот день не предвещало беды. Эмилия гуляла вместе с тётей у моря, показывала ей ракушки и камешки забавной формы, которые находила на берегу; они много говорили и смеялись. И внезапно графиня замерла на месте; она хотела протянуть руку, чтобы взять из ладони Эмилии прозрачный, похожий на кусочек стекла, камешек, обкатанный волнами, но рука не повиновалась ей. Она попыталась говорить, но с её губ не сорвалось ни звука. Эмилия не успела понять, что происходит, как тётя осела наземь. Перепуганная до смерти девушка склонилась над ней, опасаясь худшего. Заметив, что графиня дышит, Эмилия сначала плеснула ей в лицо воды из моря, а затем побежала в замок за помощью.
Слуги, которых Эмилия привела на берег, уложили госпожу на носилки из плащей и стволов деревьев, и бережно отнесли её в замок. Лишь к вечеру, когда прибыл мессир Трюдо, графиня обрела дар речи. Однако её тело так и осталось неподвижным: мадам Николь не могла пошевелить даже пальцем. И медикус, пренебрегая всякими условностями, заявил напрямик, что больная вряд ли выздоровеет.
