1. Глава 1
19 августа 1836 года
Палата лордов, британский парламент
Она ушла ровно два года и семь месяцев назад.
Эдвард Октавий Осмонд, герцог Рэтленд, взглянул на маленький деревянный календарь, стоящий на столе его личного кабинета в Палате лордов. Девятнадцатое августа 1836 года. Последний день парламентский сессии, наполненный помпезностью и праздностью. И вечной памятью. Нэд зажал шарик календаря меж пальцев и принялся отсчитывать собственные вздохи.
Пять, четыре… Он затаил дыхание и зажмурился.
— Убирайся, — звучали в голове его собственные слова.
Холодные и злые слова предательства, эхом отражавшиеся в пустоте его жизни. Угроза, которая звенела в тишине его мыслей.
— Убирайся и никогда не приходи сюда снова.
Он сжал шарик. Август в его мыслях стал июлем. А потом ужался до одного единственного дня, когда она ушла.
Его пальцы бездумно двигались, находя утешение в гладкости дуба и лака.
— Как я к тебе отношусь? — теперь это были ее слова. Такие легкие и полные искушения.
— Я еще никогда не испытывал ничего подобного.
Ее слова. Его слова. Они смешались и озаряли собой комнату, принося свет и надежду, освещая самые темные уголки его души. Наполняли воздухом его легкие, а сердце — безумной тоской.
Куда она ушла?
Нэд задавался этим вопросом тысячи раз, но так и не узнал правду.
Часы в углу тикали, отсчитывая секунды до того, как герцог Рэтленд должен был занять свое место в главном зале Палаты лордов, где заседали люди с высокими целями и гнусными страстями. Заседали веками. Поколениями.
Его пальцы играли с шариком так виртуозно, словно он был на балу, а движения его рук — это танец. Их танец. О, он помнит первый, в день их первой встречи.
Первое марта 1833 года.
— Они теперь позволяют кому угодно становиться герцогом?
Она не выказывала никакого почтения к проклятому титулу. Было только озорство, обаяние и чистая, неподдельная красота.
— Если герцоги кажутся вам недостойными, только представьте, кого они берут в герцогинь!
Она ответила ему улыбкой настолько теплой и манящей, будто никогда не встречала других мужчин до него. Будто никогда никого не хотела. Он отдал ей сердце в тот самый миг, когда увидел эту улыбку.
А потом всё развалилось. Нэд потерял всё, а потом потерял и ее. Или, может, всё было наоборот? Не важно. Важно лишь то, перестанет ли он когда-нибудь думать о ней?
Часы пробили одиннадцать, и в комнате раздался тяжелый звон курантов. Нэд заставил себя положить деревянный шарик на место и встал, направляясь к тому месту, где висели его одежды — их плотное бремя должно отражать тяжесть ответственности, которая на нем лежит.
Герцог накинул на плечи красный бархат и потянулся за своим напудренным париком, поморщившись от его нелепости. Он надевал его только по самым важным случаям. Таким, например, как сегодняшнее заседание.
Взглянув в круглое зеркало на стене и найдя, что выглядит приемлемо, Нэд жестом велел пажу распахнуть дверь и зашагал по тихим коридорам ко входу в главный зал.
Войдя внутрь, он скривился. За окнами август, и в помещениях чертовски жарко. Воздух парламента был пропитан ароматами пота и дурных духов. Окна открыты нараспашку, чтобы проникал ветерок, но это лишь усугубляло зловоние, потому что улица доносила еще и запах реки.
А дома у Нэда, в его любимом поместье, река текла прохладно и прозрачно, незапятнанная лондонской грязью. И воздух там чистый. В нем витала летняя идиллия и мечты о большем. По крайней мере так было, пока всё не разрушилось. Пока Нэд не остался один. Ведь для того, чтобы называться домом, месту не достаточно реки и зеленых холмов.
Дом требовал ее.
Нэд не мог сосредоточиться на том, что говорили лорды. Он мог думать только о том, что этим летом она опять не вернется. Два последних года и семь месяцев он посвящал ее поискам каждую свободную минуту, которую проводил вдали от Лондона.
Но ее не было во Франции. Не было в Испании, где он провел прошлое лето, выискивая знатных англичанок. Не было в Шотландии и Уэльсе. Не было даже в Бостоне, куда он приехал переполненный надеждами и уверенностью, что женщина, которую звали Голубкой — это она.
Но нет, не она. Джози исчезла, как будто и не существовала вовсе. И только когда она ушла, Нэд понял, как сильно он хочет ее в своей жизни.
Однако же сколько бы денег она не взяла с собой, рано или поздно они закончатся. Она должна будет остановиться, у нее просто не будет выбора. И тогда он использует всю свою власть и привилегии, чтобы найти ее.
Нэд проскользнул на одну из длинных скамеек и растворился среди таких же невнимательных слушателей, которые делали вид, что внимали лорду-канцлеру.
— Милорды, — гремел он, — если все дела улажены, мы можем закрыть парламентский сезон с минуты на минуту!
Зал наполнился одобрительным гулом и стуком по спинкам сидений. Нэд выдохнул и подавил желание почесать затылок под париком. Если эту штуковину тронуть, но не снять, станет только хуже.
— Так что, милорды? — продолжил канцлер. — Неужели никто из вас не хочет представить дополнительные дела для рассмотрения на текущей сессии?
Воздух прорезало воодушевляющее:
— Нет! Никаких дел!
Взрослые и важные мужчины больше походили на мальчишек, которые отчаянно искали способ прогулять урок. Почти двести напыщенных аристократов жаждут только того, чтобы побыстрее забыть друг про друга и добраться до своих любовниц.
Канцлер звучно усмехнулся. Его румяное лицо блестело от пота, когда он раскинул руки в стороны и начал радостно объявлять:
— Да будет так, милорды! По воле короля и ради удовольствия Его Величества объявляю эту сессию…
Огромные двери распахнулись, грубо прервав его речь. Все головы тут же обратились к неизвестным гостям, но не герцог Рэтленд. Он был слишком сильно занят мыслями о том, как поскорее покинуть Лондон и забыть наконец про этот проклятый парик. И ему было не важно, что происходит за пределами этих мыслей.
Лорд-канцлер взял себя в руки, прочистил горло и закончил мысль, но не так радостно, как предполагалось:
— … объявляю, что следующая парламентская сессия откроется в четверг, на седьмой день октября…
Лорды внезапно оживились и утратили к нему интерес, посылая неодобрительное хмыканье и смешки в сторону двери. Даже Нэд не удержался и взглянул туда, куда смотрели остальные. Из-за голов ничего не видно.
— Кхм-кхм! — раздраженно покашлял канцлер и удвоил свои усилия. — Следующая сессия откроется на седьмой день октября…
— Прежде чем вы закончите, милорд-канцлер, позвольте сказать! — раздался голос у двери.
Нэд замер. Его сердце остановилось, а потом подпрыгнуло и стало биться так часто, что чуть не выпрыгнуло из груди.
Эти слова были сильными и нежными, а голос, что их произнес, — красивым и… женским? Невозможно! Это что-то совершенно неуместное в Палате лордов. Сюда не допускают женщин. Нэд попробовал себя убедить, что именно поэтому он едва может дышать. Именно поэтому он вскочил на ноги в едином порыве возмущенного мужского хора.