«Я ссу Солженицыну в его лживые зенки. Либералы повсюду намалевали эти мерзкие граффити со своим стукачом. Ну, раз они так любят Солжа, то пусть он получит отходы моей жизнедеятельности. Моча – лучшее подношение этому идолу. Не конфетки же ему подкладывать. Можно было бы (ха-ха!), но только в Прощённое воскресенье. А вокруг сплошняком районы либеральной сволочи, и вообще-то не правильно в одиночку здесь оправляться. Надо бы с друзьями и лучше на грузовике. По праздникам мы так и делаем. Знатно куражимся. Врываемся сюда на пикапе драном и с одним наганом. В кузов ставим динамик. Приятно, когда он орёт на всю катушку „Пора валить“. Только бензин слишком дорог. Приходится беречь для важных дней. Для 23-го февраля, 9-го мая, 7-го ноября. Ждать долго, а в подвале скучно сидеть. Захотелось мне приключений. А вот они. В конце улицы. Заметили меня, но я и не прячусь. Опасность меня только бодрит. Давайте, борцы за однополые браки, подходите поближе. Я пока булыжник найду потяжелей, оружие пролетариата. Вы здесь, гады, живёте на гуманитарке из-за кордона, а мы подачек с Запада не берём. У нас главный гаджет – газовая плита. Много ли человеку надо?»
«Утром наскрёб со стенок банки остатки мёда. Кусочек долго не хотел падать в чашку. Цеплялся за свою жизнь. Из последних сил висел на краю. Я тряс его безжалостно, жестоко. Потом он свалился, и я заплакал. Увы, все психотерапевты уехали из города. Они теперь вместе с правыми за МКАДом под охраной крупнокалиберных пулеметов. А я один на пустой кухне переживаю приступ жалости к себе и к погибшему кусочку мёда, и не с кем это обсудить. Разве что стихи об этом написать. Открываю ноутбук, но строчки выходят корявые, нескладные. Хочу избавиться от них, жму „делИт“, „делИт“, „делИт“, и вдруг понимаю, что убиваю буквы, а они, может, хотят жить. Нет, лучше прилягу. Вы спрашиваете, почему окно в комнате зашторено чёрной простыней? Там на улице висит надувной Сталин. Левые поднимают его над своими районами, а я живу прямо на границе. Видите, его бок весь в заплатках? Это потому, что я неплохо стреляю из арбалета. Только металлические стрелы закончились, а деревянные его не берут, и денег у меня на них нет. Разве что продать скутер. Мой милый итальянский мотороллер. Я знаю, где его купят. В любом коттеджном посёлке, где живут правые. Они падки до винтажных штучек. Правда, бензин вчера подняли до 150 000 рублей за литр. Как грустен этот мир. Да ну их к черту, эти проблемы. Интересно, Хельга уже проснулась? В нашем доме половина иностранцев».
Ранним утром, когда воздух в центре города ещё не смешался с диоксидом азота, и остывший за ночь асфальт сдерживал в своей глубине продукты нефтеперегонки, седан Mercedes цвета «карамельное капучино» выехал в сторону МКАДа. Водитель и пассажир машины наслаждались размеренной беседой.
– Разве Москва не похожа на женщину? Посмотри, у неё словно бы прошла бурная ночь. Выкурена пачка сигарет, сказано много слов, уши устали от громкой музыки, волосы спутаны, помада стёрта. А через два часа начнётся рабочий день. Надо навести марафет, выглядеть по-деловому. И вот на улицы выходят дворники, и выезжают поливальные машины, – философствовал пассажир на переднем сиденье, одетый в черные классические брюки и тёмную вязаную кофту на пуговицах.
– Не соглашусь, – возражал ему водитель, чьи жёлтые шорты и цветастый балахон выдавали в нём легкого на подъём человека. – Город, скорее, мужской организм. Он упорядочивает жизнь.
– Брось, у Москвы большие проблемы с порядком, – продолжал гнуть свою линию пассажир. – У неё бардак вместо календаря. Четыре выходных с пятницы до понедельника и три будних со вторника до четверга. При этом все рабочие дни одинаковые, а каждый выходной со своим лицом. Вот, хотя бы суббота. Жуткие пробки в городе. Толпы в торговых центрах. ИКЕЯ работает до двух ночи, а OBI так вообще круглые сутки. Ничего подобного нет ни в одной стране мира. Потом в воскресенье народ дома отлеживается, ковры пылесосит. Жизнь замирает. В понедельник другая история. Пробок нет, дороги свободны, партнёров по бизнесу не найти. Даже библиотеки не работают. Я много раз в понедельник в библиотеку приходил.
Mercedes перебрался через Бульварное кольцо и двинулся в сторону Садового. Беседа на несколько минут стихла. Приятели наслаждались видами старого города. Центр Москвы прекрасен, когда его улицы тихи и пустынны.
– Женская природа вездесуща. Даже автомобиль, на котором мы едем, тоже имеет дамский характер, – нарушил паузу «философ» в темной кофте.
– Ну да, – улыбнулся тип в желтых шортах. – За новой машиной приезжают в автосалон, как за принцессой в замок. Ну и, в конце концов, в автомобиль входят…
– Тонко. Однако я бы сформулировал иначе. Во-первых, машина тебя соблазняет. Во-вторых, ей нужно твоё внимание. В-третьих, у неё есть циклы.
– Циклы? – удивился водитель.
– Конечно. Например, климатические. Ты разве не замечал, что летом машины готовы на всё, а зимой их надо согревать, утешать и даже уговаривать. Когда холодно, владельцы беседуют со своими автомобилями, как с живыми, а в теплое время это просто железка – хлопнул дверью и привет.
– Получается, вокруг одна женская природа. Допустим. Но где тогда мужское начало? Вокруг кого всё это вертится? – обладатель жёлтых шорт поднял тему на глобальный уровень.
– Сейчас даже не знаю. Я уже пять лет вне игры, – с ноткой грусти отозвался собеседник.
– Простите, Николай Николаевич, не хотел. Плохой вопрос, – устыдился Толян.
Утреннее солнце нагрело асфальт, и разгоряченные пары битума начали наполнять атмосферу города тяжелым ароматом. Mercedes подъехал к Третьему кольцу.
Раньше Толян возглавлял Правительство России. Это звучит громко, но вы бы ему не позавидовали. Представьте, каково быть вторым человеком в стране, где всё зависит исключительно от Первого. Тебя никто не воспринимает всерьёз. Чиновники посмеиваются за спиной и порой даже не приносят на визу документы. Сами ставят твою подпись. Поэтому Толян старался меньше появляться в Белом Доме. Зато охотно ездил в командировки. Какие приятные собеседники в провинции! Ни тени столичного снобизма. Но и здесь его поджидали проблемы. Только успеешь сойтись с человеком, как, глянь, он уже в наручниках, и его увозят в следственный изолятор. Приходится снова искать родственную душу. «Что за мир, – думал Толян, – в котором столь обходительные, столь благородные люди совершают такие неблаговидные поступки?» Однажды ему даже было видение, что есть некая Чёрная Звезда, и она хватает людей. Хватает и портит. Как человек рациональный, он поспешил отмахнуться от этого.
