Есть многое на свете, друг Горацио
Весной в школу ходить особенно не хочется. Конечно, зимой тоже не хочется. И осенью. Но весна – это совсем не для школы время. Идёшь по улице, а солнце – в каждой капле. Ещё и моргнуть не успел, а капелюшка с крыши сорвалась, об асфальт разбилась, и – целый маленький фонтан. Или фейерверк. А брызги – словно живые. Даже кажется иногда, что они смеются. Никто этого не видит. Только я и Миха. Может, конечно, ещё кто-то. Но я не замечал.
В общем, кое-как мы субботы дождались. Если б у нас шестидневка была, как у «игральцев», ну, это которые в «Интеграле» – соседнем лицее – учатся, то был бы полный алес, совсем бы свихнулись. Правда, и пять дней учиться, когда каждый день по три (а иногда и по четыре) пары, это тоже не в кайф и ни в жилу. Нужно быть челом из титана, чтоб от этого не прогнуться. И не многие из наших долетали до середины занятий. Сруливали. Кто в кафе – по мороженому вдарить, кто в кино, кто – просто так, домой к одному из – музыку послушать. Но мы с Михой парились на уроках, как невменяемые заучки. Честно. Без порыва откосить. И не потому что ботаны. А потому, что родителям пообещали по итогам шестого. В шестом мы, откровенно сказать, на уроки почти не ходили. Вместо занятий двигались на «коробку» – в футбол или хоккей погонять или, скажем, направляли ход своих шагов «во мрак библиотек», как выразился однажды наш историк Иван Андреич. Но в конце года всё это вылезло, и пришлось отвечать по всей строгости. М-да… Мало приятного. И нам ничего не оставалось – только раскаяться в содеянном и дать торжественный зарок, что мы более никогда и ни при каких обстоятельствах. Вот теперь и расхлёбываем. Но слово – дело святое, нарушать нельзя.
Короче, дождались мы субботы… Да, простите, забыл представится… Мы – это я – Костя Юханцов и мой закадычный, а иной раз, заклятый друг Мишка Скобелев. Так вот… дождались мы еле-еле субботы, и в десять утра уже карабкались на Горячую. Через Цветник не пошли, там кругом дорожки, скамейки, и сколько вверх не иди, а сплошной Булонский лес. Неинтересно. А вот тут – и скалы, и цветы всякие уже, а склон почти вертикальный, будто на Джомолунгму лезешь. Да и грязи под ногами нет – косогор солнечный, ветреный. Ползёшь, пыхтишь, чувствуешь себя первопроходцем чужедальних земель. Вылезли мы на середину, присели. И смотрим мечтательно на Хребет. А как не смотреть? Солнечный снег вершин укрыт утренней дымкой. А марево – то бирюзовое, то розовое, а то и совсем золотое.
– Нет ли у тебя трубки, старина? – сказал тут Миха. – Я свою дома забыл, а уж больно курить охота.
– Невероятно жаль, друг мой, – ответил я, – но, когда моя славная «Ласточка» потерпела крушение у берегов Груима, мне пришлось спасаться вплавь. Верно, тогда я и обронил свою трубку.
Мы засмеялись.
– Ладно, – сказал тогда Миха, – помнишь пещеру?
Я вопросительно качнул головой влево. Мол, эту?
– Ага, – кивнул Миха.
– Если не сейчас, то когда же? – проговорил я.
И мы пошли траверсом – чуть вверх, чуть вбок. Там – левее и выше – темнело, зияло жерло пещеры. Той самой тайной пещеры, куда мы так прошлый раз зайти так и не решились. Ну да, побоялись. Мало ль, что там? Начиная от бомжей, кончая всякими извращениями пространства…
– Сударь, а не найдётся ль у вас огнива? – едва отдышавшись, проговорил я.
– Без сомнения, – важно ответствовал Миха, – и огниво и трут.
И протянул мне зажигалку.
– Вы весьма любезны, – я похлопал его по плечу.
Мы добрались до входа. На пороге дрожала вода. Падала откуда-то сверху. Мы переглянулись. Крохотное озерцо образовывало собою окружность диаметром не более тридцати сантиметров, но не уходило ли оно вглубь до самого центра земли? Мы этого не знали.
– Константин Сергеич, – промолвил Миха, – а не соблаговолите ль пройти вперёд? Коль не устрашитесь.
– О нет, боязливость нивкоежды не была свойственна нашему роду, – не сумев сдержать смешок, сказал я и ступил внутрь – прямо в объятия немого, рябого мрака.
– Сударь, – оглянулся я, – не будете ль вы столь…
Но Миха уже держал в руках свечку. Тут надо сказать, что фонарики у нас в рюкзаках, конечно, имелись, да и в телефонах фонарики есть, но – согласитесь! – идти в пещеру с фонариком – это даже как-то пошло. А свечка – это совсем другое дело!..
Осмотревшись, мы увидали выщербленный временем и водою жёлоб, уходящий своим истоком вглубь подземелья.
– Слушай, – буркнул тогда я, – ты внимательно читал «Княжну Мери»?
– Ну, да… – развёл руками Миха, – внимательно, дальше некуда. – По внекласске как же ещё читать?
Тут мне так и захотелось поставить смайлик, но я только проговорил:
– Миш, у тёзки твоего, у Юрьича, что-то было про провалы, но, карамба! – совсем не про тот Провал, который…
Мишка взъерошил свою белобрысину, потёр лоб, покачал головой.
– Не, брат, «Три Мушкетёра» помню, «Таинственный остров» помню. Чёрт, даже что-то из Байрона помню. А здесь, – он похлопал по затылку, – не помню.
– Плоховасто, – вздохнул я. – Я тоже ни фига не помню. Но такое ощущение, что тут этих провалов девать некуда. Только ступни, и провалишься. Но Эм Ю был чувак неровный. Да и времени у него не было… в двадцать семь уже…
– Ты мне голову не вымораживай, – просипел Миха упырьим клокочущим тенором. – Идём? Или как?
– Как! – я рубанул сыроватый воздух ребром ладони. – Идём!
Мы запалили ещё несколько свечек. И пошли. Я впереди, Мишка чуть сзади.
Сперва пещерка вела нас прямо. Гладко и не спеша. Потом пол её немножко начал опускаться, повёл нас левее.
– Миш, – я остановился, достал мел, – будем чертить, иначе заблукаем, нафиг.
– Чертить от слова «чёрт»? – не преминул вставить Миха.
– Не от него, ну его… – попробовал отшутится я, но в глубине пещеры это выглядело жалкой попыткой найти чёрную кошку в чёрной комнате.
Мы притормозили. Я вытащил из рюкзака мел, провёл по стене жирную линию.
– Мальчику-с-пальчику помогло, и нам поможет, – прошептал я.
– Спальчик там огрызки кидал, – проронил Мишка, – а не указалки рисовал. А потом его людоед сожрал. Это Том Сойер с Бекки отметки ставили, насколько помню. Впрочем, милейший, старею, память уже не та…
Хорошо, что Миха вовремя попробовал пошутить. А то уж у меня что-то и коленки заплетаться начали. Грот уходил вниз, кроссовки скользили, свечки мерцали, а временами из глубины набегал тяжёлый, смрадный ветер, будто б это храпит уснувший триста лет назад Змей Горыныч.
– Надо сделать привал, – сказал я, – выпить по стаканчику крови черепахи, иначе нам не дойти.
Вот, честное слово, не помню, где я вычитал, что туземцы Южной Америки пьют кровь черепах. Хотя, в принципе, я мог это и выдумать, с меня станется.
