С болезненно осунувшимся лицом и тяжелой головой Ригас Уолполл осматривал выставку картин, которая была организована им в Вашингтоне другу детства и юности молодому художнику Алексею Жилавину. Выставка приурочивалась Всемирному Конгрессу борцов за мир, проходящему в сердце США под девизом «XXІ век без войн!».
До начала Конгресса оставалось еще два часа, а в огромном зале, престижнейшего отеля столицы, блистающем светом и изысканностью было уже многолюдно. Посетители группами и поодиночке переходили от картины к картине. Они восторгались и любовались игрой кисти художника, цветом, светом и теплом картин. Слышалась негромкая разноязычная речь.
Ригас в волнении всматривался в родные мотивы далекой Родины ─ до боли знакомые пейзажи гор и моря, сокровенные уголки прибрежного городка.
Лейтмотивом экспозиции были чистое голубое небо, спокойное лазурное море, темная зелень гор и яркое солнце. Все, что было на картинах, выглядело хрупким и незащищенным, как бы украдкой подсмотренное художником в тот момент, когда природа, не замечая наблюдавшего за нею зоркого ока, обнажаясь, радовалась жизни.
Ригас, удрученный смертью леди Маргарет и невозможностью присутствовать на похоронах, еще острее и ранимее воспринимал родные и близкие ему оконца природы прошлой жизни. Впервые за многие годы ему чуть не изменила привитая в Англии сдержанность. Он готов был разрыдаться.
Несмотря на то что вокруг него всегда было задействовано такое огромное количество людей, какое не всегда бывает у многих монархов мира, он испытывал острое одиночество. Картины Алеши напомнили о тех счастливых днях, когда еще были живы отец, мать, и они маленькой семьей приезжали в гости к бабушке в Харьков.
Бабушка Мария, светясь добрым лицом, суетилась в чистой уютной кухоньке двухкомнатной квартиры, готовя аппетитные пончики и пухлые белые вареники с сыром сыну, невестке и ему любимому внуку. Видел себя повзрослевшим, когда гулял набережной города с Алешкой и девушкой своей первой любви Леною Холодовой. Тогда над ними было такое же чистое небо, яркое и теплое солнце, что и теперь на картинах, а вода притягивающей лазурью играла живыми бликами, полными золота и серебра. Тогда ему казалось, что вся его грядущая жизнь будет такая же светлая и беззаботная. Но сталось не так. Как извержение вулкана Кракатау, накрыло его пеплом трагических событий. Погиб отец на шахте, умерли мать и бабушка. Теперь умерла леди Маргарет, любившая его не английской сухой и сдержанной любовью, а ласковой и теплой славянской. Как не хватало сейчас ему их.
Ригас подошел к очередной картине и словно натолкнулся взглядом на будто живой портрет привлекательной темноволосой женщины. Он словно застыл – на него смотрела мать Алеши Валентина Ивановна Жилавина. Она сидела на веранде в плетеном кресле, а за ее спиною виднелись освещенные солнцем море и горы. Валентина Ивановна с улыбкой глядела на него. С ее уст вот-вот готовы были сорваться слова: «Русланчик, сынок, где же ты так долго пропадал?» Ригас ступил к портрету и, коснувшись холста рукою, тихо произнес:
– Это я, тетя Валя!
Сергей Ильич Семочкин, в последние годы служивший начальником милиции приморского города, теперь возглавлял службу безопасности Ригаса Уолполла. Он находился в выставочном зале. От него не ускользнуло то, как богатейший человек планеты ступил к портрету его жены Валентине Ивановне Жилавиной. Подумал: «Понравился портрет? Или Валюша все же права, что Ригас имеет какое-то отношение к пропавшему сироте Руслану Мирову?»
В свое время он дошел до харьковских дедушки и бабушки Светловых. Но никакой связи так и не смог усмотреть между бедным украинским сиротою и богатейшим наследником британских капиталов. Семочкин неоднократно был свидетелем того, с какой любовью относилась к этому симпатичному и сдержанному парню его английская бабушка.
Его ближайшими друзьями были: сына премьер-министра Великобритании и сын шейха из Саудовской Аравии. Видел, с каким почтением принимали его королева Елизавета и премьер-министр Великой Британии. Этот стройный и красивый светловолосый парень был вхож в правительство многих стран и принимаем влиятельнейшими людьми планеты. О каком Руслане Мирове могла идти речь? Даже Алеша, и тот перед поездкой в США, всматриваясь в фото своего благодетеля, не мог сказать, Руслан это или нет.
И только Валентина Ивановна всякий раз, когда смотрела на фотографию графа Ригаса Уолполла, глотала слезы и твердила: «Это он! Это Руслан!»
Сам же он, только раз, и то мельком, видевший босоногого юношу с удочкой и ведерком, ничего определенно сказать не мог.
Порою ему становилось даже страшно за жену: не помутился ли у нее разум? «Да-да, конечно, любимая, – говорил он, привлекая ее к себе, – может быть, это и он… вот только поверить трудно. В Англии его все знают как Ригаса Уолполла. И документы у него на Уолполла. Сам видел».
«Нет, это точно он! – твердила жена. – Брови, плечи, посадка головы, нос, высокий лоб – все от отца его Миши. А цвет волос, улыбка и глаза – Светы. Я-то знаю! И кто бы нам мог присылать такие деньги? Кому мы нужны! Руслан разбогател, вот и не забывает о нас. Добрый был с детства. Бывало, купят ему Светлана с Михаилом конфет или игрушку, а он Алешке моему несет, чтобы, значит, вместе полакомиться или поиграть. Только ума не приложу, почему он не хочет, чтобы мы знали о нем? Ты, Сереженька, сделай так, чтобы я хоть разок взглянула на него. Тогда уж точно скажу ─ он ли это».
И теперь, стоя в десятке метров от наследственного графа Орфорд, застывшего у портрета его жены, он не смог не заметить бережного прикосновения графа к холсту.
Какое при этом было выражение его лица, Семочкин не мог видеть. Появилась мысль, что этот богатейший человек планеты знает Валентину Ивановну. А, может, портрет понравился?
Граф, не догадываясь о мыслях Семочкина, жестом пригласил его к себе и негромко произнес:
– Хорошо, что мы пришли сюда в числе первых. Думаю, автор будет не против, если мы предложим ему за этот чудесный портрет и за выставленные здесь полотна сто миллионов долларов. Художник будет доволен.
Семочкин не мог не согласиться с этим. Но сумма денежного вознаграждения ошеломляюще подействовала на него. Пришлось взять себя в руки.
Ригас сдержанно улыбнулся ему.
Сергей Ильич от такой неожиданной радости готов был сию минуту сообщить о решении графа Алексею. Алеша должен был согласиться на столь щедрое предложение.
Граф отступил на шаг от портрета и, как бы раздумывая, произнес:
– Возможно, автору будет жалко расставаться с дорогим для него полотном, но мы облегчим ему эту потерю. Чтобы не отбирать навсегда у художника его шедевры, мы организуем в Украине свой «Эрмитаж», куда будут приобретаться лучшее из произведений искусств, что есть на планете. К тому же назначим Алексея Президентом этого Всемирного Эрмитажа. А пока Эрмитаж будет строится, выставку эту станем экспонировать по всему миру под девизом нашего Конгресса. Будем приобщать к ней из всех стран талантливых авторов.
