{Вот я перед вами стою. Я один.
Вы ждете какого-то слова и знанья,
А может – забавы. Мол, мы поглядим,
Здесь львиная мощь или прыть обезьянья.
А я перед вами гол как сокол.
И нет у меня ни ключа, ни отмычки.
И нету рецепта от бед и от зол.
Стою перед вами, как в анатомичке.
Учитесь на мне. Изучайте на мне
Свои неудачи, удачи, тревоги.
Ведь мы же не клоуны,
но мы и не боги.
И редко случается быть на коне!
Вот я перед вами стою. Я один.
Не жду одобрения или награды.
Стою у опасного края эстрады,
У края, который непереходим
Давид Самойлов}
ПРОЛОГ.
- ЛО-ЛА! ЛО-ЛА! ЛО-ЛА! – пьяное, но слаженное скандирование доносилось даже до гримерки.
- Выходи, - в приоткрывшуюся дверь заглянул Гаврила. – А то все разнесут.
- Подождут.
- Так разнесут же!
- Шабаш сегодня, что ли? Ведьмы и вурдалаки все у нас собрались? - презрительно. Глубокая затяжка. Пепел упал мимо пепельницы на столик.
- Не бережешь ты голос, Лола.
- Гавря, не учите жить, лучше помогите девушке материально.
Секьюрити хохотнул и дверь закрылась.
Докурить. Промокнуть полотенцем блестящее от пота лицо. Поправить лифчик, колготы, корсет. И под скандирование, к которому добавился еще и свист, выйти на небольшую сцену, под яркий свет.
- Ну что расшумелись, сладенькие? Уже нельзя отойти носик припудрить. Львица Лола снова с вами!
Скандирование перешло в восторженный вой. Началось второе отделение шоу-программы.
ГЛАВА 1. А я иду такая вся в дольче габана
Саксонский друг печально вздохнул мехами и запел. Спустя минуту к голосу аккордеона присоединился голос человека – бархатистый, душевный. Клуб, рассчитанный на тысячу человек, но вмещавший по случаю и полторы – замер. Наступил финал программы. И все ждали – что сегодня?
{Allez venez, Milord}
Зал перестает дышать. Замирает.
{Vous asseoir à ma table}
Свет ярко отражается от страз и пайеток на платье.
{Il fait si froid dehors}
А аккордеон все плачет о чем-то. И кто-то тоже плачет за столиком – фальшивыми пьяными слезами.
{Ici, c'est confortable}
А кто-то начинает подпевать. Пальцы в кружевных перчатках ласкают кнопки, легко сменяя октавы. Голоса из зала становятся громче.
А со сцены уже несется на русском:
{Присядьте здесь милорд, ведь плохо одному}
Последний куплет зал поет хором. И потом еще вызывает на бис. А еще, и еще. Но Львица Лола никогда не выходит на бис.
***
- Раскачала-таки зал! – ночной администратор стоит, привалившись спиной к двери. – А вялые были такие, будто зомби.
- В гробу я таких зомби… - стаскивая перчатки. – Где мой коньяк с анисовыми каплями? И кто переложил сигареты?!
- Ты уж определись – ты голос бережешь или садишь? – администратор передал пачку, лежащую на тумбе.
- Сначала траванусь, а потом лечиться буду, - с наслаждением затягиваясь. Головной убор с перьями отправляется на свое законное место, туфли сброшены под гримировальный столик. - Замок расстегни, раз все равно тут! – сигарета смешается в угол рта, а Лола поворачивается к администратору спиной.
Платье в серебряных пайетках сползает вниз.
- Кыш отсюда, стриптиза не будет.
Администратор хмыкает, но за дверь уходит.
Докурить. Снять остальное. Снять грим, намазать лицо кремом. Джинсы, футболка, кроссовки, ветровка. Глоток теплого коньяка с анисовыми каплями. Уже можно. И, черт с ней, еще сигарету.
Спустя десять минут выходит через служебный вход. Шума со стороны улицы не слышно. «Синяя каракатица» потихоньку засыпает.
Три?
Подносит запястье к глазам. Уже четвертый час ночи. Надо пройтись, иначе не уснет. Да и любить Москву можно и нужно именно в это время, только ночью. Когда в ней почти не видно людей.
***
Медленный прогулочный шаг привлек внимание.
- Эй, не хочешь развлечься?
Ответить не дали – тут же наперерез выплыла другая, в алой коже.
- Ты чего, дура, не видишь – свои! Привет, сладенький. Угостишь?
- Конечно, - кивнул Лев, протягивая пачку сигарет и бутылку с остатками коньяка. – Как вы тут, девчули?
- Как обычно, - пожала алыми лакированными плечами «ночная бабочка». - День похож на день, ночь – на ночь.
- Что, и никакого разнообразия?
Рядом с ними стала образовываться небольшая группа жриц любви – тех, кто не работал. Угощались сигаретами, коньяком. Наперебой делились новостями, сплетнями, случаями и историями из практики. Их совсем не занимал вопрос, кто этот худощавый среднего роста темноволосой и темноглазый парень, который иногда тусуется с ними, угощает сигаретами и коньяком. Сутенеры его не гоняли, он был симпатичным, с добрыми глазами и задорной улыбкой. Хочет слушать все это дерьмо – пусть слушает. Коньяк и сигареты у него хорошие.
А он слушал. И смотрел. Набирал материал, из которого потом лепилась Лола. Иногда с этой же целью он заходил в ювелирные магазины, в спа-салоны, торговые центры. Отовсюду понемногу. Но, как ни странно, самым благодатным материалом были именно девочки с улицы.
Помахав на прощание и выбросив пустую пачку и бутылку, Лев Кузьменко засунул руки в карманы ветровки и побрел дальше. По дороге все-таки передумал и вызвал такси. Устал.
Дома долго стоял поду душем, потом яростно тер себя мочалкой. Но Лолу так просто не смыть. За три года она въелась под кожу, внутрь, совсем глубоко. От нее уже не избавишься. Да и не надо. Лола его кормит. Двухкомнатная квартира на Кутузовском с прекрасным ремонтом – на нее заработала Лола. Львица Лола, звезда «Синей каракатицы», корпоративов и дней рождений. Она смогла сделать то, что Лев Кузьменко не смог.
Рассматривает свое лицо в зеркале. Надо побриться сейчас, завтра ему в три дня шабашить на дне рождения. Если не снять щетину сейчас, завтра будет ужас. Привычно намазывая лицо пеной, вяло размышляет.
Если ты изображаешь на сцене женский образ – это не с пустого места. И вообще, кому-то могло бы повезти. Но не тебе, Лева. Природная волосатость просто зашкаливает. Пробовал брить ноги и руки – получил в итоге вросшие волоски, дикое раздражение и прыщи. После полугода мучений решение родилось само – кружевные перчатки и плотные колготы. Но лицо не спрячешь. Поэтому бритье два раза в день. А ведь есть счастливчики, которые могут раз в три дня. Но это не про него. Какой-то дикий каприз природы для человека, который зарабатывает на жизнь, изображая женщину. Станок гладко скользнул по скуле, по подбородку. Из зеркала на него смотрела Лола. И ухмылялась.
Спать. Холодный сатин простыни, едва заметное мигание рекламы сквозь штору за окном.
Бессонница чья - его, Лолы? Их общая, наверное. До сих преследуют воспоминания. Даже, в последнее время, они становятся настойчивее. Это его воспоминания, не Лолы.
- Вы такой талантливый, такой голос, такая экспрессия!
Верит, улыбается, счастлив.
- Сколько?
- Что – сколько?
