Петька был пацаном странным и нелюдимым. Все детство прошло в маленькой деревне в глубине алтайской тайги, в семье лесника. Все жители этой деревушки жили лесом, маленький прииск скоро перестал работать, а все коренные жители остались на месте, как бы зная, что эта добыча золотишка временная, наносное всё это, ненастоящее. Корни они имели кержацкие, от старообрядцев когда-то пришедших в алтайское Беловодье. Немногие алтайцы также сжились и с русскими, и с лесом. Все они образовывали одну маленькую, но крепкую общность. Деревушка продолжала быть частью кедровой тайги. А деревенские пацаны начинали ходить в тайгу, как в школу, с самых малых лет. Находились со взрослыми на лесных покосах, которые редкими полянами на заливных лугах лежали. В орешный период помогали отцам за шишками лазить, а при взрослении уже и ружьё доверялось. Первого своего рябчика Петька добыл в лет десять из старой отцовской 20-ки. По осени отошёл недалеко от поскотины, попробовал посвистеть, как учили, в маленький свисточек из талового прутика. Получилось плохо, но вдруг. Фррррр. На неумелый подзыв подлетел шальной самец, уселся недалеко на берёзе, закрутил головой. Дрожащими руками поднял ружьё, тщательно выцелил и нажал на спуск. Это звук порхающего рябчика, удар выстрела и тяжёлый звук падения тушки на землю так и останется с ним на всю жизнь, утвердит в нём таёжника. Он с радостью бросился домой, бережно держа добычу в руках, а отец потом долго смеялся, хоть и похвалил.
– Что ж ты домой та? Там же выводок должон был быть. Еще парочку добыл бы.
Уже потом, повзрослев, Петька стал уходить в тайгу на подольше. И дальше с каждым разом. Находил новые места, ягодники, маленькие глухариные тока, распадки любимые рябыми. Обустраивался в лесу, построил шалаш. Это становилось его угодьями, а потом незаметно стало и вторым домом. На сетования матери отвечал виновато.
– А чиво бесперечь туда-сюда настаться? В лесу интереснее, чем в школе.
Школу оставить не позволили, учиться всё-таки приходилось, но без особого рвения. Хоть природная сметка и позволяла отвечать уроки, числился Петя Булих в отстающих учениках. Не умел подчиняться. Дух лесной свободы жил в нём. Чуть проще реализовать его получалось уже в интернате соседнего леспромхозовского посёлка, когда заканчивал восьмилетку. Ну а за неоконченным средним образованием последовала таёжная вольница. Мать только сокрушённо разводила руками, но по кержацкому обычаю в мужские дела не встревала. Отец же отнёсся к тому с пониманием. Петя был уже взрослым мужиком и неплохим добытчиком для семьи. Помогал и отцу в его лесниковском деле, и самостоятельно управлялся с лесными делами. Весной подрабатывал на заготовки колбы, а потом и новомодного орляка, осенью уходил в охоту. Мяса для дома хватало, а пушнина, умело добытая, давала и заработок. Со сверстниками общался мало, но лёгкость характера позволяла быть принятым в деревенской среде молодых. Дружил и с подрастающими девчонками, даже подруга образовалась, правда из того же леспромхозовского посёлка, районного центра. Но такая вольная жизнь не могла продолжаться долго. Пришло восемнадцатилетие, пришла первая повестка из военкомата.
Дядя Коля только охнул, найдя в почтовом ящике серый бумажный лоскуток со звёздочкой. Сердце отцовское заныло, знал своего сына, как то тепереча будет.
– Сынок, поедешь? Надо показаться.
– Не, бать, не видели мы эту бумажку, – Петька ловко смял повестку и сунул в печку, прикурил от огонька.
– Как жиж? Говорят за это посадить могут.
– Как будет, так будет. Не охота мне два года где-то валандаться. Как вы тут без меня то.
– Да мы не старики ещё, справимся, я ж работаю.
– Не, батя, не пойду.
– Ну, гляди сам.
Лесник дядя Коля понимал своего сына. Тайга, которая являлась и родиной, и домом, тянула к себе, не отпускала, а рассказы о беспределе в армии настораживали. Прошедший Афганистан, Таджикистан, начинавшаяся Чечня только добавляли недоверия, сомнений в нужности службы в армии. Ему, как и матери, было жалко отпускать единственного сына. А Петька и сам не мог себя представить даже месяц без родных таёжных угодий. Начиналась весна, самое волнующее время в лесных урочищах. Весенний дух распускающихся трав, просыпающихся ручьёв, пьянил голову. Какая уж тут армия.
…
Вместо военкомата Петька ушёл в тайгу. Пробивающиеся ростки травы в прошлогоднем загате под кедрами и жёлтой осоке на верховых болотах играли нежной зеленью на весеннем солнце. Иногда набегали тучки и лёгкий дождик съедал остатки снега в тени ложков. Известные глухариные тока, где петухов немного, зато не боятся человека, были известные молодому лесовику от отца и дядьки. Он уходил далеко по гривам. В сторону Телецкого до самого Кайнача, ночевал в старых полуразвалившихся избушках на зарастающих вырубах. Уходил к Черданцевой гриве, которая им воспринималась вообще, как фамильный огород. Уклонист наслаждался весной и природой, даже мысли о каком-то гражданском долге не возникало у него. Хотя иногда, сидя ночью у костра и заваривая чай, он вдруг с досадой вспоминал о повестке.
– Никому ничего я не должен! Моя родину здесь, и я буду защищать её здесь! Почему я должен воевать где-то далеко за чужие интересы?!
Петька не боялся смерти или рассказов о дедовщине. Его угнетала мысль, что он должен оставить родную сторону и начать подчиняться всяческим вертухаям, которые считают себя вправе унижать тех, кто младше. Он крепкий парень, который уже смотрел в лицо смерти на медвежьей охоте. Но подчиняться и сносить разные унижения он не намерен. Первого своего медведя он добыл вместе с дядькой, братом матери, старым опытным охотником. Наполовину обобранная медвежьей лапой лысина только подтверждала этот почётный статус. Берлога, нечаянно обнаруженная недалеко от посёлка, казалась подарком судьбы. Может, так оно и было, подарком испытанием на твёрдость. Раннее лето того года было урожайным на зверя и птицу. Отец на отводах добыл марала, а дядька позвал на колбу в вершине маленького ручья, где она как раз затвердела чуть для засолки. Они поднимались ясным днём по едва заметной тропке, птички пели, а солнце играла тенями через набирающую силу листву. До знакомого болотца оставалось совсем недалеко, когда вдруг на тропу перед ними выскочил небольшой медведь-пестун, прошлогодний. Он крутанулся на маленьком пятачке, от неожиданной встречи с людьми встал как вкопанный. Опытный в таёжных делах дядька Григорий быстро снял ружьё и одним выстрелом свалил добычу. То, что он не один, что рядом мамаша, его не волновало, как и многих охотников. Медведица с медвежатами страшна туристам, опытному медвежатнику это только подспорье.
