© Алексей Казаков, 2018
ISBN 978-5-4490-4929-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПЕРВОЕ ПРИОБЩЕНИЕ К ТАЙНЕ
Мне было пять лет. В детсаду шёл новогодний праздник. Расстроенное пианино, астматический баян, снег из ваты, ёлка светится разноцветными огоньками. Мы, дети, радостны и возбуждены.
Я был зайчиком. Заячий хвост у меня был настоящий: папа был заядлым охотником (со временем приобщил и меня – но об этом позже). По сценарию праздника зайчик (в моем исполнении) должен был «отнести на почту» телеграмму Деду Морозу. Мне нужно были выйти в коридор и положить большой запечатанный конверт, обсыпанный блёстками, на журнальный столик.
Я вышел в коридор, аккуратно затворил за собой дверь, повернулся… и увидел на лестничной площадке Деда Мороза. Он курил папиросу, пуская дымок в приоткрытую форточку. Я увидел желтоватые зубы Деда Мороза.
Мы встретились глазами. Был момент растерянности. Потом я ощутил приобщение к тайне и одновременно – то, что я участвую в некоем заговоре. Я знал теперь больше, чем мои друзья за закрытой дверью актового зала
Конверт уже лежал на журнальном столике.
В шумный зал, где играла музыка, я вернулся другим человеком. На меня давила тяжесть увиденного. Нет, настоящий Дед Мороз не мог курить папиросу! Что-то здесь не то!
Роль зайчика у меня не клеилась.
Появились сомнения в искренности взрослых людей. И сказочный вечер стал портиться.
Ночью мне снился курящий Дед Мороз. Настоящий заячий хвостик лежал у меня под подушкой. До следующего нового года – уж тогда-то Дед Мороз будет настоящий! Без папиросы!
Писклёй прозвали в нашем детсаду А. К-на. Он постоянно «пищал»: жаловался воспитательницам и нянечкам на притеснения со стороны одногруппников.
Наши с ним родители дружили, мы часто встречались с А. К-ом дома и у его родителей, и у моих.
Однажды А. К-д увидел, что я в садике зажигал – страшное дело! – спички.
– А я все расскажу твоему папе, он тебе надаёт! – сладостраcтно объявил А. К-д.
– Но мы же друзья, – попытался я надавить на чувство товарищества.
– Спички детям не игрушка, – ответил товарищ.– А хочешь, не скажу?
– Хочу.
И тогда А. К-н взял меня в рабство: я должен был помогать ему в детсаду надевать сандалии и чулки (мы носили чулки с поясом, как взрослые тети, так тогда полагалось всем в нашем детсаду, невзирая на половые различия).
Три дня я покорялся судьбе и терпел унижения. Я доставал из шкафчика с изображением землянички чулки и сандалии и помогал А. К-ну облачаться после дневного сна. И уж только после этого открывал свой шкафчик с изображением груши и занимался собой.
На четвертый день я решил: хватит унижений – и отдубасил Писклю.
На следующий день он рассказал моему папе историю со спичками. Мой папа был озадачен своими делами и ничего не понял.
Пискля был в шоке. Его план не сработал. Я развлекался тем, что щедро отпускал Пискле пинки пониже поясницы. Иногда пинки чередовались подзатыльниками и бросанием песка в мокрые глаза Пискли. Он опять «пищал», бегал жаловаться воспитательнице. Воспитательница грозила мне пальцем, не вставая со скамейки. Она была немолодой, усталой, толстой и добродушной. Мы ее звали «Тётьвер».
…После университета (где мы снова встретились и даже учились в одной группе) А. К-н стал офицером госбезопасности. Но далеко не Штирлицем. Он вербовал стукачей в сектах. Дослужился до майора. Потом комиссовали – печень. Говорят, частенько расслаблялся после забот о государственной безопасности с помощью «злодейки с наклейкой».
Неужели он изначально был запрограммирован на вербовки и шантажи? И это проявилось еще в детсаду? А если бы я попался в его лапы уже взрослым? Вспомнил бы тогда Пискля мои подзатыльники?
Подумать страшно!
Я сижу на дереве, мне семь лет. Весна. Дерево кипит розовым цветом. Это был так называемый жердель – дикий абрикос.
Читаю книжечку о приключениях волшебного мелка.
Над моей головой поет соловей. Где-то гукает горлица.
Я боюсь свалится – левой рукой придерживаюсь за сук, правой держу книгу.
Тогда я не понимал, что нахожусь в раю. Я просто сидел на дереве, читал книгу и с некоторым беспокойством ждал, что бабушка вот-вот позовет меня собираться в школу – я ходил во вторую смену.
…А осенью дерево безжалостно трясли все, кому было не лень в нашем дворе, чтобы добыть дикие маленькие абрикосы. Часто били ногами по стволу. Я тоже. Это была неблагодарно и неблагородно к дереву, дарившему мне весной свою красоту и покой. Ощущало ли обиду дерево?
Да и дикие абрикосы не успевали вызревать, а потому все кончалось расстройством желудков (у нас, детей) и нервов (у наших родителей).
Было бы лучше, если бы дерево только цвело, и была бы вечная весна (без претензий на оригинальность мысли).
Четвертый класс. Лучший мой друг того периода – Коля П-к. Он был страшно наивным, верил всему. Я приходил к нему в гости играть в настольный хоккей, а потом мы пили чай, и я рассказывал ему о том, что я-де родился не где-нибудь, а – в космосе. Причем я всё время менял версии: то я родился на борту космического корабля, то – на другой планете.
– А ты не брешешь? – робко спрашивал Коля (он был украинец, что отражалось в его лексике).
– Честное пионерское! – твердо отвечал я. Я уже и сам не знал, вру я или не вру.
…Спустя много лет, когда борода поседела, а ума не прибавилось (здоровая самокритика), я прочел в научно-популярном журнале, что психологи советуют людям, живущим или работающим в недружелюбной, агрессивной среде, представлять себе, что они – тайные посланцы внеземной цивилизации. Это, говорят, помогает преодолеть психологические проблемы.
После пятого класса Коля перешел в другую школу.
Мы встретились с ним много лет спустя на юбилее той школы, где когда-то учились вместе. Вспомнили наши хоккеи и чаи.
– Ты чо-то там такое брехал тохда… – неуверенно завел разговор Коля.
– Ну… Николай, – я сделал вид, что обрываю его, изобразил недоуменное лицо и якобы осторожно оглянулся по сторонам. Думал, Коля засмеется, подыграет.
– Понял: не здесь, – на полном серьезе отреагировал Коля.
Святая простота!
Больше мы не виделись.
Окна женской душевой общежития финансово-экономического техникума покрасили тёмно-жёлтой краской. Но удивительное дело – со стороны улицы. В первый же вечер, когда в заветном подвальчике зажегся свет, мы, трое шестиклассников, спрятались за бетонной нишей, ограждавшей окна цокольного этажа, и процарапали пятикопеечными монетами смотровые щели в толстом слое краски.
Шумела вода в душевой, а мы, затаив дыхание, впивались глазами в микроокошки, ведущие в мир заманчивый, неведомый, загадочный и опасный (могли ведь поймать ребята из общежития и отлупить; несколько раз, кстати, так и случилось).
