1. Пролог
Арсений
В зале суда народа немного. Не каждый день проводят слушанья по делу мэра города. Вернее, его дочери. Этот — исключение.
Главный подозреваемый – я.
Истец – она.
Дочка мэра и примерная девочка. Единственная дочь и надежда могущественного ублюдка.
Ее пока что нет в зале. И как бы я ни желал видеть мою любимую девочку, сегодня бы предпочел, чтобы она осталась дома. Смотрела свои дурацкие сериалы после того, как выучит очередной предмет к экзаменам и при этом поедала тосты, обмазанные шоколадно-ореховой пастой. В идеале, чтобы накормила ими еще и меня, но здесь не до выбора.
Я бы многое хотел изменить. Изменил бы. Но кто я и кто они? Те, что сидят на скамье позади адвоката и постоянно шепчутся, грозно посматривая в мою сторону.
Она похожа на свою мать. Такие же красивые глаза. Блестящие и очень длинные волосы. Губы… Губы моей девочки сводят меня с ума. Стоит ей их выпятить, когда что-то увлеченно пишет или облизывает, стоит им едва подсохнуть. Когда ей жарко, она сужает их красивой буквой «у» и дует на свою грудь, теребя ткань майки.
Каждое ее движение, иногда и мысль… они мне подвластны. Я знаю их наизусть.
Точнее, знал.
Сейчас я теряюсь в догадках.
Что будет дальше?
Кто мы друг другу теперь? Когда я в дурацком костюме и вменяемым адвокатом наперевес против их знаменитого Шерлока Холмса.
Он сказал, что дело дрянь.
Как же банально все это. Богатая девочка и бедный парень из детдома, которому однажды повезло. Повезло ли?
Вроде бы не стоило даже смотреть на нее. Но кто бы меня остановил?
Никто. Даже я сам.
Ей нужно просто сказать правду. Ту правду, которую знаем мы вдвоем. Не ту, в которой меня обвинили месяц назад. Или же прошло куда больше времени. Я потерял счет бесконечным дням, сидя за решеткой.
Открываются главные двери и наконец я вижу ее.
Павлова Таисия Викторовна.
Она идет ровно. Громко, стуча каблуками, которые терпеть не может. В платье, что облепило ее, словно пытается задушить собой, которое презирает. С высоко собранными в тугую прическу волосами, которую ни за что бы не сделала по доброй воле. Она любит, когда они падают на ее спину, а спереди их поддерживает обычный спиралевидный ободок или моя рука.
Я смотрю. Слежу за каждым движением ее ног, рук, губ.
Тая в черных очках. И я жду лишь одного – когда она их снимет и посмотрит на меня. Это важно. Всегда было важным для нас с ней. Зрительный контакт.
Чтобы понять друг друга без слов.
Мы понимали. Всегда.
Льдинка, как я привык ее называть наедине, располагается рядом с адвокатом. Оборачивается к отцу, который что-то ей говорит и затем садится ровно. Ее пальцы, которыми она держит сумочку, дрожат. Они продолжают дрожать и когда она медленно снимает очки. И когда поворачивает ко мне свою голову.
- Глаза в глаза, Тая. Посмотри на меня, - шепчу про себя.
В этот момент я вижу многое, что скрыто за этой надменностью дочери мэра. Богатенькой мажорки.
Я вижу другое.
Боль, сожаление, страх, приговор.
Она также медленно отворачивается, чтобы камеры, которые снимают репортаж о громком деле, запечатлели всю достоверность огромной лжи, ведь каждый воспринимает ее за чистую монету.
Больше она на меня не смотрела. А вот я не сводил с моей любимой лгуньи своих глаз. Даже когда судья просила меня об этом.
Когда Тая говорила, что я преследовал ее. Втирался в доверие. Брал ее нежное тело насильно.
Разве я мог такое сделать? Поступил бы с той, что стала дороже своей собственной жизни, причинить ей боль?
- Вы узнаете эти простыни, Таисия? – спросил ублюдок-адвокат, поднимая пакет с «уликой».
Бежевая шелковая ткань, окрашенная в темно-алый… цвет ее девственной крови. Я тоже помню их.
- Да, они были в моей комнате на постели… в тот день, - опускает глаза, отворачивается.
Потому что и мне знакомы эти простыни. В тот день мы занимались любовью. Впервые. Любовью… Я стал ее первым. Присвоил себе мою льдинку. Заявил свои права.
А она говорит…
- Арсений Романович Буров, принуждал вас к интимным отношениям?
Все замерли. Каждый ждет своего ответа. Кто-то правдивого, кто-то необходимого сейчас.
- Да.
«Твоя ложь коварна…»
- В тот день, двадцать четвертого июля, господин Буров, насильно принудил вас к сексу с ним?
Шепот стих снова. Не потому, что им важно услышать ответ, маленькой лгуньи. Они уже давно для себя все решили. Просто так положено. Просто камера может не четко записать новую ложь.
- Да.
«Твоя ложь больше не имеет границ, малышка Тая».
- Буров Арсений Романович, вас изнасиловал?
Контрольный. Словно до этого два его вопроса не объявили мне приговор.
Потому что им этого мало. Им нужно услышать это слово из ее уст.
- Посмотри на меня, Тая. Посмотри и скажи, - шепчу себе под нос.
Она молчит, и зал суда заполняет рокот немногочисленной публики, отскакивающий от его прогнивших стен коротким эхом.
Но она поднимает голову и смотрит на меня. А я больше не могу прочесть то, что в ее глазах написано. Потому что моя льдинка, та, кто любила и отдавалась мне со всей чистотой в сердце и разуме со всей любовью, не предала бы меня.
Та кукла, что сейчас стоит там за тумбой не она.
Это другая. Чужая. Не моя…
- Да, - всхлип. - Он меня изнасиловал.
«Твоя ложь – мой билет в чистилище, подписанный твоей изящной кистью».
А ведь я тебя любил также сильно… Но с одной разницей. Я продолжаю тебя любить, а ты нет…
Приговор. Срок. Дорога.
Пять лет, Таисия. Через пять лет я выйду и найду тебя.
Моя красивая предательница…
Моя любимая лгунья…
2. Глава 1
За несколько месяцев до событий пролога
Арсений
Вернуться снова в этот дом не то, чего я хотел, уезжая. А вернуться при таких обстоятельствах, еще хуже.
Мне было пятнадцать, когда Камилла Бурова заметила меня, болтающегося по улицам города. Я снова сбежал из приюта. Снова очутился в своей среде.
Не знаю, что она разглядела во мне тогда. Никто обычно не видел дальше разбитого носа и счесанных костяшек. Там, где я рос, приходилось защищаться. А подростки, как известно, бывают жестоки. В том приюте нас было много, и все мы пытались что-то друг другу доказать.
- Привет, - сказала она и я вздрогнул, подняв голову. Светловолосая, высокая женщина в идеально белом костюме смотрела на меня и… улыбалась. Не вынужденно, как бывает чаще всего. Она улыбалась по-доброму, честно и открыто.
Между нами было около метра, а я ощутил ее цветочный аромат, который позже стал для меня ее визитной карточкой.
Мой лексикон исключал слова «мама» и «папа». Позже, мне дико хотелось их произнести. Но я это сделал слишком поздно, о чем сожалею.
Сегодня я вернулся проститься с ними. Меня не было порядка пяти лет. Вместо учебы в институте я собрал свой рюкзак и сказал, что обязательно вернусь, когда придет время.
