Как всегда поутру, Никита медленно открыл глаза. Сквозь сон он услышал негромкое и ласковое квохтание курицы и многоголосый писк цыплячьего выводка, доносившийся со двора через распахнутое крохотное окошко «вышки»1. Он ещё немного полежал, глядя в дощатый потолок, оклеенный пожелтевшими газетами. Никита помнил, как ещё в детстве, много раз перечитывая эти старые статьи из «Правды» и «Сельской жизни», глядя на нечёткие фотографии, размещённые в них, он пытался представить себе жизнь этих людей, с их тогдашними заботами и переживаниями. Иногда это ему удавалось, и он уносился в своей фантазии в глубину лет.
Потянувшись, он откинул одеяло и поёжился от свежего и головокружительно чистого воздуха, струившегося через открытое окошко, затянутое сеткой от комаров. Потом он сел и опустил босые ноги со скрипучей пружинной кровати на старые некрашеные доски пола. Посидев так ещё чуть-чуть, он посмотрел в окошко.
Из него открывалась великолепная картина. Утреннее солнце высветлило яркое синее небо, и отбросило длинную тень от дома, накрыв ею часть двора. За просторным лугом, уходящим вниз к прозрачной быстрой реке, оно тронуло бережно своими тёплыми лучами верхушки деревьев соснового бора, раскинувшегося за ней вдали. Над голубоватой лентой реки постепенно растворялись и исчезали зябкие клочья утреннего тумана. Никита нажал кнопку включения смартфона, ожил экран блокировки. На календаре было уже первое июля 2018 года, около пяти утра. Пора на пробежку.
Он встал с кровати и распрямил своё крепкое жилистое тело, почти упершись, при этом, головой в потолок. Слава богу, рост 187 сантиметров! Потом натянул плавательные шорты, майку-борцовку и старые кеды. Наклонив голову, он шагнул через низенькую, почти квадратную, дверь на засыпанный старым шлаком чердак, тихо захрустевший под его ногой. Чтобы мама не услышала внизу его шагов, он на цыпочках спустился по скрипучей деревянной лестнице в сени. По пути он отметился в, недавно пристроенном под лестницей, биотуалете. А затем сбежал по ступеням крыльца через мост2, и распахнул дверь во двор.
Его сразу же обдало свежим воздухом.
Выйдя, он оглянулся на свой старый дом. Сложенный его прадедом из толстых сосновых брёвен ещё лет сто пятьдесят назад на деревенской улице над косогором, дом выглядел на удивление крепким. Только немного просел дальний угол подклета3. В палисаде высились три огромные кряжистые белоствольные берёзы, посаженные то ли дедом, то ли прадедом.
Рослый, похожий на овчарку, чёрный пёс по имени Дозор радостно завертелся, натянув цепь и пытаясь положить лапы ему на грудь. Никита ласково потрепал его за ухо, и Дозорка заскулил от испытанного счастья.
Тихонько прикрыв за собой калитку, он ещё раз бросил взгляд на окна дома, а потом побежал.
Мимо по улице медленно шло, побрякивая боталами4, деревенское стадо коров. Белоголовые, коричнево-пятнистые, красно-пёстрые, чёрные, они шли на пастбище, распространяя вокруг слабый запах коровьего навоза. Пастух, сопровождавший стадо, сонно сидел в седле гнедой лошадки.
Никита, обгоняя его, негромко окликнул:
– Егорыч, с добрым утром!
Тот встрепенулся, очнувшись в седле, а увидев Никиту, отозвался:
– Никита Захарыч! Привет!
Сначала он побежал по пыльной обочине вдоль забора, связанного из жердей, потом свернул направо по тропинке, спустился по дну песчаного овражка вниз через луг, к реке Вель.
Он дышал полной грудью, ровно и глубоко, только в ушах гулко отдавался топот собственных ног. В его жёстких тёмно-русых, по-армейски коротко остриженных волосах, в которых уже выделялись высокие залысины, выступили крупные капли пота. Широкие скулы, прямой нос, крепкая шея придавали ему вид серьёзного бойца.
От бега по росистой луговой траве, наполненной ароматами полевых цветов, у него основательно намокли кеды.
Минут через десять тропинка привела его к реке, он повернул налево, вверх по течению, и бежал теперь вдоль низкого берега, поросшего густыми кустами ивняка, дыша свежим речным воздухом.
В прогалинах между ивами появился противоположный берег, близко подступавшие к реке домики села Возгрецовское, во дворах которых кое-где уже начинали копошиться его обитатели.
Недалеко от воды возвышался остов церкви Илии Пророка из почерневшего бруса, без креста на куполе. Он со школьных лет помнил, что её возвели ещё в 1756 году. А чуть дальше было старое кладбище, колокольня и двухъярусный купол кирпичной Вознесенской церкви. Она была моложе, 1805 года постройки. Правда, последние девяносто лет службы в них уже не велись.
Добежав до приметной развесистой ивы, он повернул обратно и не сбавлял скорости, пока вновь не достиг поворота к дому.
Неподалёку от этого места над поверхностью воды протянулись «лавы»5 сколоченные из двух жердей, стоящие на широко расставленных опорах. По ним можно было перейти на другой берег реки, придерживаясь за поручень.
Здесь Никита остановился, сбросил с себя кеды, шорты и майку, отошёл в сторону от лав, шумно с множеством брызг бухнулся в быструю прозрачную воду, и спортивным кролем, красиво загребая руками, поплыл к другому берегу. На обратном пути он нырнул до самого дна, зацепил руками донный ил, и вокруг всплыло облачко зеленоватой мути, которая тут же унеслась вниз по течению.
Выйдя на берег, он обтёрся полотенцем, которое всегда брал с собой на пробежку, надел свои шорты и майку, и вновь побежал. Теперь уже вверх по косогору к дому.
Добежав, Никита в кабинке дворового душа почистил зубы и, глядя в маленькое зеркальце, подбрил уже немного отросшую тёмную бородку. Потом поднял над головой большое ведро с холодной водой и вылил его на себя. Отфыркавшись, он снова тщательно обтёрся, натянул заранее приготовленные шорты, и, сунув ноги в резиновые сланцы, пошлёпал в дом.
Пригнув голову, он шагнул в избу, и ощутил ласковое тепло от большого белого тела русской печи, возвышавшейся справа от входа и занимавшей почти четверть избы. Навстречу ему из своей спаленки вышла мать, улыбнулась, и негромко проговорила:
– Здравствуй, сынок. Что, пробежался уже?
Никита обнял её за плечи и, бережно чмокнув в лоб, ответил:
– Господи, мам! Как же у нас тут хорошо! Надышаться не могу!
– Давай-ка, завтракать! Я тебе шанежки6, как раньше, напекла. Поди, отвык уже?
Мать открыла заслонку печи, широкой деревянной лопатой достала и сдвинула на шесток7 маленькие круглые сковородочки, в которых поднялись пышные и ароматные горячие шаньги.
Запах свежей выпечки густо наполнил комнату.
Связкой гусиных перьев она смазала их лопнувшие горбики взбитым яйцом.
