Я не верила своим ушам. Старый негодяй не мог так поступить со мной, не мог! В конце концов, состояние он не заработал собственным трудом, а получил по наследству, и все дядюшкино достижение заключалось в том, что он не промотал деньги, старательно приумножаемые многими поколениями нашей семьи. Так, отщипывал по кусочку, позволяя себе некоторые, кхм, шалости.
Одна из этих «шалостей» по имени Клондин как раз расположилась на софе слева от меня и то и дело подносила кружевной белоснежный платочек к абсолютно сухим глазам. Духами, кстати, от платочка разило так, что даже удивительно, как это дядюшкина вдова не расплакалась по-настоящему. Лично у меня давно уже щипало в носу от желания чихнуть, а слезы, наворачивающиеся на глаза от резкого удушающего аромата жасмина и специй, приходилось смаргивать.
– Вы уверены, что дядя именно это имел в виду? – немного более резко, чем следовало, спросила я.
Клондин в очередной раз промокнула глаза и уставилась на меня укоризненно.
– Ах, Софи, тебе ли не знать, как мой бедный супруг переживал из-за твоего упрямства! Его так беспокоила твоя судьба!
Да-да, так беспокоила, что он отказал от дома единственной, между прочим, племяннице, когда услышал о том, как весело проводит время его свежеиспеченная женушка. Я-то наивно полагала, что дядя ни о чем не подозревает, когда пришла к нему с рассказом – и с доказательствами. Хотя не знаю, о чем он думал, женившись на особе на тридцать восемь лет младше себя. Демоны раздери, да Клондин почти моя ровесница! О какой любви между ней и одышливым пожилым плешивым мужчиной могла идти речь! Надо быть совсем идиотом, чтобы не понимать, что именно привлекло эту черноволосую кареглазую красотку в дядюшке! И нет, вовсе не недюжинный ум и не обаяние, как он сам уверял всех, кто его слушал. Все куда банальнее и вульгарнее – деньги! Огромное состояние Фаррелов, которого дядюшка вознамерился меня лишить в пользу своей последней по счету супруги. Пятой? Шестой? Я и не помнила, честно говоря. Он бы и содержание у меня отобрал, да вот беда – не получилось. Дедушка, которого я совсем не помнила, поскольку на момент его гибели была двухлетней крохой, хорошо все продумал. Вот только дядюшка обнаружил в его последней воле лазейку.
– Нейр Фаррел четко изложил свои пожелания, – сухо ответил адвокат.
– Два месяца? – переспросила я. – Я должна выйти замуж за два месяца? Или все достанется этой… в смысле, нейре Клондин?
Упомянутая нейра чопорно поджала губы, смерила меня враждебным взглядом, а законник поправил все тем же бесстрастным тоном:
– Юному Джайлсу, сыну нейры Клондин Фаррел и нейра Горберта Фаррела, ныне покойного.
– Джайл – не сын моего дяди! – взорвалась я.
– Я дам ему фамилию несчастного Горри, – сладким голоском проворковала Клондин.
Горри? Горри? Такое сокращение от дядюшкиного имени столь сильно позабавило меня, что я не сразу выхватила из слов вдовушки самое важное.
– Что значит – дам фамилию?
– Это основное условие, – завел адвокат. – Мой клиент опасался, что род Фаррелов угаснет, если вы, нейра, не образумитесь и не выберете себе супруга. Поэтому – и только лишь поэтому – он отписал все имущество юному Джайлсу при условии, что тот будет носить его фамилию.
И они с Клондин обменялись взглядами. Торжествующими, как мне показалось.
У меня и до того не возникало сомнений, чья это была гениальная идея, а теперь и вовсе появилась уверенность: сладкая парочка давно спелась за дядюшкиной спиной, и на украшающих его плешь ветвистых рогах появился новый отросток. Ну, нет, рано радуетесь, нейры хорошие! Из фамильного состояния вам не достанется ни медяшки, не будь я София Фаррел!
– Значит, два месяца? – холодно уточнила я и поднялась на ноги. – Хорошо. По истечению этого срока я представлю вам своего супруга, нейр. Готовьте все необходимые бумаги.
И, пылая злостью, направилась к выходу. Очень хотелось хлопнуть дверью, но я, напротив, притворила ее очень аккуратно: ни к чему Клондин и ее любовнику знать о том, в какое смятение повергло меня это дурацкое завещание. Пусть думают, что жених уже имеется на примете, и дело за малым: провести церемонию у алтаря и обзавестись браслетом.
***
– Значит, два месяца? – переспросила мама и отпила воды из высокого запотевшего стакана.
В стакане позвякивали кубики льда, плавали дольки лимона и веточка мяты, и у меня мгновенно пересохло во рту. Но официант еще не успел принести мой заказ: мама пришла в ресторан раньше. Она приглашала меня на обед к себе домой – в дом своего второго мужа, если уж говорить прямо. Но мне хотелось поговорить с ней там, где никто и ничто не станет нас отвлекать и прерывать нашу беседу, так что обедали мы сегодня в ресторане, в отдельном кабинете.
Я кивнула.
– Вот именно. Эта стерва Клондин уже ликует и подсчитывает денежки. Не дождется!
Мама едва заметно поморщилась, стоило мне упомянуть Клондин. Не знаю, что вызвало у нее большую досаду: имя дядюшкиной вдовы или же то определение, которым я ее наградила. Мне всегда внушалось, что хорошо воспитанные юные нейры не сквернословят, но у меня по всем вопросам имелось собственное мнение. Вот и мой выбор профессии маму не порадовал, но отговаривать она не стала, за что я была ей признательна. Кстати, о профессии…
– Демоны раздери, совсем забыла! Надо заскочить в редакцию, Джейк собирался дать мне задание. Как не вовремя!
Мама слабо улыбнулась.
– Опять куда-то отправляешься?
– Скорее всего, пока еще толком ничего не знаю. И вот как искать мужа в такой ситуации?
– О, дорогая, найти будущего супруга можно там, где никак не рассчитываешь его встретить! Но, – она подалась ко мне, накрыла ладонью мою руку, – ты сама чего хочешь?
– Чтобы деньги Фаррелов не достались этой мерзкой особе, – ответила я с некоторым удивлением.
Мама ведь слушала меня внимательно, очень внимательно, ни разу не перебила, так что за нелепый вопрос?
Она покачала головой.
– Это то, чего ты не хочешь, дорогая. Но вот чего ты желаешь по-настоящему? Помнится, не столь давно ты заверяла меня, что семья – вовсе не твое призвание, куда сильнее тебя привлекает возможность узнавать нечто новое и обнаруживать сокрытое, не так ли? Мы с Марселем не одобряли твое желание жить отдельно, но и не препятствовали, если помнишь.
Марсель – второй мамин муж, милейший человек. Мы отлично поладили, правда-правда. Он заботился о маме и не лез в мою жизнь, а я это ценила. И его сыновьями вполне подружилась, насколько возможна дружба между двадцатитрехлетней самостоятельной женщиной, журналисткой популярного издания, и пятнадцатилетними оболтусами. Впрочем, я не совсем справедлива: оболтусом мог бы именоваться Филипп, младший. На целых полчаса младший, да, как с гордостью заявил мне он сам. Старший, Фрасуа, паренек спокойный и рассудительный, отчего-то никогда не мог отказать брату и всегда шел у него на поводу. Вот и влипали юнцы в неприятности вдвоем.
