Октябрьский день плавно приближался к вечеру. Солнце еще довольно ярко светит, но в воздухе уже чувствуется дыхание зимы. Я стояла в пробке на Волоколамском шоссе и соображала, успею ли приехать домой к восьми. В 20.00 НТВ собиралось показать детектив с моим обожаемым Пуаро. Следовало вознаградить себя за часы, бесцельно проведенные в магазинах. Невестка отправила меня купить новые гардины для столовой, но, несмотря на все поиски, ничего подходящего на глаза так и не попалось.
Вереница машин продвигалась вперед черепашьим шагом. Справа показался вещевой рынок, и в ноздри внезапно ударил запах жарящихся чебуреков, тех самых – с начинкой из собачатины. Желудок жалобно сжался, и ужасно, просто невыносимо захотелось проглотить отвратительное кушанье. Я запарковалась у входа и, вылезая из «Вольво», попробовала урезонить бунтующий аппетит. Небось готовят на машинном масле и тесто хватают немытыми руками… Полная угрызений совести и тихо злясь на себя за чревоугодие, я уже хотела захлопнуть дверцу, как началось нечто, напоминающее киносъемку гангстерского фильма.
Откуда ни возьмись появились мужики в камуфляже и черных шапочках-шлемах. Над площадью зазвучал отборный мат. Торговцев словно ветром сдуло. Кто укрылся в железном вагончике, кто забрался под столики-прилавки.
Когда послышались первые выстрелы, я, долго не раздумывая, юркнула за «Вольво» и растянулась на грязном асфальте, стараясь стать как можно более незаметной. Авось пронесет и останусь жива. Из-за низкого автомобиля трудно наблюдать за побоищем. А оно развернулось не на шутку. В узкую щель были видны только бегающие взад и вперед ноги в фирменных ботинках, слух услаждался невероятными выражениями.
Одна из схваток завязалась прямо около «Вольво», машина задергалась. От ужаса я закрыла глаза и принялась возносить молитвы к богу почему-то на латинском языке. Но тут завыли сирены. Ботинки унеслись, на их место примчались другие – попроще и подешевле, зато мат остался прежним – густым и крепким. Наконец воцарилась относительная тишина, прерываемая отдельными выкриками. От ужаса почти перестала соображать. Тут к «Вольво» подошли черные сапоги, и раздался молодой звонкий голос:
– Эй, есть кто живой?
– Здесь! – крикнула я из-за машины.
– Вылазь, – велел мужчина.
Кое-как, кряхтя и сопя, я поднялась на ноги и обозрела пейзаж. На площади царил погром. Большинство торговцев отряхивались и пытались собрать разбросанный товар. Возле будки с чебуреками лежала убитая собака и виднелись непонятные кучи: то ли вещи, то ли трупы. Стараясь не смотреть в ту сторону, я почесала грязной рукой нос и сказала стоящему рядом милиционеру:
– Здравствуйте.
– Документики предъявите, – не пошел на контакт страж закона.
– Зачем? – возмутилась я. – Вы должны охранять покой мирных граждан, а не требовать у них документы. Что же такое делается, просто чебуреков захотелось, вот и остановилась здесь…
– Документы на машину, права и паспорт, – продолжал оставаться неприступным милиционер.
– Не дам, – обозлилась я.
– Ну, тетенька, – неожиданно по-детски заныл проверяющий, – вам жаль, что ли? Служба такая…
Я поглядела на его по-детски круглое лицо, покрытое мелкими веснушками. Тощенькая шейка выглядывает из широкого воротничка форменной рубашки… И чего я на него обозлилась?
Вздохнув, влезла в «Вольво» и подала мальчонке требуемое. Парнишка взял синенькую книжечку и протянул:
– Так вы иностранка, француженка.
– Как видишь…
– Здорово по-русски говорить научились, – восхитился мальчишка, – без акцента…
Потом, очевидно, решил соблюсти дипломатический этикет и церемонно произнес, отдавая честь:
– Можете проезжать, приношу извинения за инцидент.
– Что тут произошло? – спросила я, пряча бумаги.
– Да вот, братки территорию делили, – вздохнул милиционер, – спор у них вышел.
– Ладно, – пробормотала я, захлопывая дверцу.
– Тетенька, – поскребся в стекло патрульный, – вы бы умылись тут в туалете, а то грязные – жуть.
Проигнорировав дельное предложение, завела мотор и покатила домой, в поселок Ложкино.
Милиционер, милый мальчик, заблуждался. Я русская, хотя имею в сумочке паспорт гражданки Французской Республики. Впрочем, на французском говорю, как по-русски, бегло, без ошибок и акцента, ибо всю свою сознательную жизнь преподаю студентам бессмертный язык Золя и Бальзака.
Долгие годы моя преподавательская деятельность уныло протекала в заштатном техническом институте, на кафедре иностранных языков. Платили мало, постоянно подрабатывала частными уроками. Приходилось все время думать о том, как прокормить семью. А домашних много – сын Аркашка, невестка Оля, дочка Маша, парочка собак, три кошки, несколько хомяков, белая крыса и ближайшая подруга Наташка. Давно заметила, что родственниками становятся по жизни. Родные сестры не бывают так близки, как мы с Наташкой. Поэтому, когда после развода свекровь выгнала ее из дома, а мачеха не пустила в родную квартиру, Наталья перебралась к нам в двухкомнатную «распашонку» в Медведково, и все домашние восприняли это как нечто совершенно естественное.
Жить бы нам в нищете, считая копейки, но неожиданно случилось чудо. Наталья вышла замуж за француза и укатила в Париж. Следом за ней отправилась вся семья погостить. Но не успели мы подивиться Наташкиному благополучию, когда ее мужа, барона Жана Макмайера, убили. В одночасье подруга оказалась невероятно богатой дамой.
Трехэтажный дом в предместье Парижа, коллекция уникальных картин, отлично налаженный бизнес, километровый счет в банке – вот далеко не все, чем она стала единолично владеть, потому что у Жана не оказалось никаких родственников, кроме законной жены.
Сгоряча все решили остаться в Париже и целый год вели бездумную жизнь рантье. Но ностальгия – болезнь неизлечимая, и все чаще домашние стали вспоминать милый сердцу слякотный ноябрь, даже колбаски хотелось, нашей, родной, с примесью туалетной бумаги.
И тут появился закон о двойном гражданстве. Это разом решило все наши проблемы. Теперь каждый член семьи имеет в кармане два паспорта: красный – российский и синий – французский. Мы вернулись в Москву и поняли, что богатому человеку везде хорошо. Построили двухэтажный дом в поселке Ложкино, завели кухарку, домработницу и принялись заниматься тем, о чем раньше могли только мечтать.
Аркашка стал адвокатом. Конечно, пока он не Генри Резник, но все же вполне грамотный специалист. Правда, клиентура его сплошь мелкие жулики. Но даже пьяного дурака, укравшего у лоточника два куриных окорочка, сын страстно защищает, делая ссылки на римское право. Судьи только посмеиваются при виде такого пыла. Но смех приносит хорошее настроение, поэтому обвиняемые получают минимальные сроки.
