«Тайны матушки Хаббард/The Mother Hubbard Enigmas/2016». Начиналось все, как в детском стишке. Но получилось страшновато. До чего только ни доводит одиночество. «По ночам я слышу голоса». А итог: «Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша».
Один персонаж, МАТУШКА ХАББАРД, старая женщина.
(МАТУШКА ХАББАРД, старая женщина, говорит с нами из кухни. Круг света, в котором она стоит, окружен темнотой).
МАТУШКА ХАББАРД. Началось все с шороха в буфете. Я слышала там какое-то шебуршание, но, открывая дверцы, никого не видела. Крысы, решила я. Возможно, невидимые крысы, потому что я их ни разу не увидела. Но мы не видим столько реального. А видим, случается, нереальное.
Пошла в мясную лавку. Купила кость для пса. Положила в буфет. Легла спать. Продолжала слышать какие-то звуки. Зажгла свечу. Прокралась на кухню, босиком. Мои стопы выглядели, как корни деревьев. Только эхо тех странных звуков. Открыла дверцу. Кость передвинули, как минимум, на два фута влево, на той же полке. Закрыла дверцу. Открыла снова. Кость чуть передвинулась в обратном направлении? Возможно, игра воображения.
Ночью пес воет. Я оставляю кость посреди кухни. Наутро ее нет.
Какое-то время я думала, что пес умер. Даже соорудила гроб из старых ящиков из-под яблок, которые нашла в подвале. Но потом услышала, как он воет ночью. Кость. Дай мне кость. Кость.
Что это вообще за кости? Я могла бы спросить мясника, но нет у меня к нему доверия. Нельзя доверять мужчине с кровью на фартуке.
Я слышу смех в ночи. Но здесь никого нет. Могут собаки смеяться? Не знаю. Они могут плакать, но смеяться? А я могу?
Требуха. Мясник дал мне немного требухи. Просто дрянь. Я оставила ее на полу кухни, только развернула бумагу. Глубокой ночью меня разбудил смех. Пошла посмотреть. Никакой требухи. И еще я уловила аромат знакомого с детства табака со вкусом вишни. Мой отец. Давно умерший. Сколько лет прошло с тех пор, когда дом так пахнул?
Купила пива. Налила в миску, сидела допоздна на кухни, пила и говорила с невидимым псом. Поставила миску в темный угол.
Разглядеть ничего не могла. Очки оставила в спальне. Но слышала доносящиеся из темноты лакающие звуки. Какие иной раз слышатся на берегу озера, где тонут дети. И тихая отрыжка. Может, это я отрыгнула.
Может, он хочет вина, подумала я, когда мыла посуду. Может, я научу моего пса стоять на голове. Мы убежим и присоединимся к передвижному парку развлечений.
Вернулась домой с какими-то фруктами в пакете. Стараюсь правильно питаться. Услышала, как кто-то играет в доме на флейте. Зашла на кухню – никого. Открыла дверцу буфета. На полке лежало что-то, напоминающее старый парик. Как он туда попал? Я не знаю. Сама никогда его туда не клала. Хотя он показался знакомым. И вроде бы полз по полке. Я захлопнула дверцу буфета и побежала прятаться под одеяло. Утром парика не было. На полке лежала одна изюминка. Я думаю, изюминка. Решила ее не есть, на всякий случай.
Теперь ночью, лежа в кровати, я слышу блеяние коз. И цоканье копыт по половицам. Пес прогуливает коз по моей кухне.
Однажды у меня была кошка. Кошки лучше собак. Они уходят.
Мне нужно купить псу шляпу. Но я никак не могу решить, какую. Цилиндр? Пирожок? Я могу научить его танцевать. Если у человека есть пес, который умеет танцевать и играть на флейте, столько открывается возможностей.
Я нахожу старые туфли, разбросанные по дому. Газеты тридцатилетней давности. Наполовину заполненные кроссворды. Но я никогда их не разгадываю. Все – головоломка. Все – тайна.
Я могу разодеть пса, как Ллойд-Джорджа, научить курить трубку и читать газету, как делал мой отец, разгадывать кроссворды. А может – просто сворачиваться клубком на кровати и греть меня в ночи. Потому что ночами очень холодно.
Но прошлой ночью, когда я уже лежала в кровати, в голову пришла мысль. И чем больше я об этом думаю, тем крепнет убеждение, что у меня никогда не было собаки. А потом я услышала тихий голос, нашептывающий мне в ухо, что пора забраться в буфет, закрыть за собой дверцу и никогда уже не вылезать.
Никогда не вылезать.
Свет меркнет и гаснет полностью.
«Щелкунчик/ Nutcracker /2008». Знаменитая история Щелкунчика для Мари оказалась не такой благостной. Сказки – сказками, да только реальная жизнь лучше и интереснее. Осознание приходит не сразу, но теперь Мари хочется вырваться из сказки и вновь стать настоящей.
(Один персонаж, МАРИ, молодая женщина в белой ночной рубашке).
МАРИ. Моя жизнь в Марципановом замке оказалась совсем не такой, как я ее себе представляла. Во-первых, мой муж полночи не дает мне уснуть, разгрызая зубами орехи. А когда я засыпаю, мне снятся кошмары с гигантской мышью. Я вижу раздавленную, умирающую королеву Мышидлу, корчащуюся в луже крове на ковре с розами, что-то пищащую мне на ухо. Разобрать, что именно она хочет сказать, я не могу. И поговорить не с кем. Мыши съели всех сахарных человечков, даже краснощекого младенца, а мой брат Фриц умер. Присоединился к гусарам и отправился во Францию. Получил несколько знаков отличия за храбрость и мастерство верховой езды, а потом пушечное ядро обезглавило его, когда он справлял нужду на пшеничном поле. Иногда он приходит ко мне по ночам, катит перед собой тачку, в которой лежит его голова. Тело его дергается, как марионетка, тогда как голова насвистывает Чайковского.
В моем сне в канун Рождества не зажигают свечи. Мы жмемся у порога комнат, куда вход запрещен. Крестный Дроссельмейер возится с часовым механизмом, который пищит, как мышь. Рука Гертруды отвалилась. Чучело лиса покрывает фосфоресцирующая плесень. Его глаза светятся в темноте. Они смотрят на меня через комнату. Я лежу в кровати, тереблю пальцами салфеточку, одинокая, такая одинокая. Замок полон механических кукол с отвратительными пряничными лицами. Я порезала руку о стекло. Моя кровь течет в Рождественском лесу. Иногда, когда утром мой любимый бреет свою гигантскую сюрреалистичную челюсть, я на мгновение верю, что вижу глаза моего крестного Дроссельмейера, которые смотрят на меня из отражения в зеркале. Мне так хочется, чтобы он не грыз орехи зубами. Скорлупки разлетаются по всей кровати. Словно спишь на осколках стекла и ракушек. Я говорю ему, что он сломает зубы или вновь вывернет челюсть, но он меня не слышит, словно его голова из дерева. Тревожит он меня и как любовник. В подробности вдаваться не буду. Достаточно сказать, что крепкие челюсти партнера по постели в каком-то смысле и хорошо, а вот большие острые зубы – нет. Иногда мне хочется, чтобы я вновь могла завернуть его в носовой платок, как когда-то, и покачивать на руках.
