«Белладонна/Deadly Nightshade/2008».
Действующие лица:
МОЛЛИ
ДЖЕЙН
ТОМ
Декорация:
Поляна в лесу. Папоротники. Год 1900. Трое молодых людей в летней одежде.
(Свет падает на МОЛЛИ, ДЖЕЙН и ТОМА, симпатичных молодых людей, в белой летней одежде, сидящих на среди папоротников на лесной поляне. Между ними корзинка с красными ягодами. Лето 1900 г.)
МОЛЛИ. Том и Джейн, Том и Джейн, по лесной идут дорожке. Взявшись за руки, до дождя, выходят на поляну, заросшую папоротниками и белладонной. Здесь, в моей маленькой комнате, по ночам я слышу: стук-постук. На тумбочке у моей кровати чашечка с уксусом. Болиголов и мухомор. Ягоды и горе. Земля – сплюснутый сфероид. После полуночи безумные монахини что-то бормочут в шепчущей галерее, тогда как кости рассыпаются в прах в катакомбах. Но здесь, на поляне, Том и Джейн, доисторические папоротники и белладонна.
ДЖЕЙН. Посмотри, Том.
МОЛЛИ. Сказала Джейн.
ДЖЕЙН. Кто-то оставил нам прекрасные алые ягоды, в такой милой маленькой корзинке.
ТОМ. Здесь полно стрекоз.
МОЛЛИ. Сказал он. Одна чуть не села ему на руку, рядом с костяшками пальцев. А потом Джейн постаралась отвлечь его внимание от жужжащих существ.
ДЖЕЙН. Знаешь, в свое время я любила мальчика на лошадке-качалке.
ТОМ. Правда?
МОЛЛИ. Спросил он.
ДЖЕЙН. Да. Но теперь, увы, он мертв.
МОЛЛИ. Ответила она.
ТОМ. Не будь он мертв, я бы его убил.
МОЛЛИ. Сказал Том. В сердце он был яростным и неистовым, и это пугало Джейн, а ему нравилось пугать Джейн, потому что Джейн нравилось пугаться. У меня чашка с уксусом, и что-то здесь постукивает, постукивает.
ТОМ. Я бы вырезал ему глаза своим перочинным ножиком.
МОЛЛИ. Сказал Том.
ТОМ. И скормил их кошке.
МОЛЛИ. Том всегда заходил чуть дальше, чем следовало. За исключением тех случаев, когда ему не удавалось зайти слишком далеко. Не такой и умный, но обаятельный. И почувствовав, что в бедрах возможности на мгновение откроется щель, я воспользовалась моментом и усилием воли заставила его запомнить меня.
ТОМ. Что-то вдруг пришло мне в голову.
МОЛЛИ. Сказал он. И это главное.
ДЖЕЙН. Что ж, это очень странно.
МОЛЛИ. Сказала Джейн.
ДЖЕЙН. И что пришло тебе в голову, Том?
ТОМ. Мне пришло в голову, что однажды я любил девочку на качелях, в саду, давным-давно.
ДЖЕЙН. О.
МОЛЛИ. Сказала Джейн. Очень недовольная. У меня есть чашка уксуса.
ТОМ. Не тревожься, я совершенно забыл ее имя. Я только помню, что ее глаза постоянно меняли цвет.
МОЛЛИ. Как мои, сказала я. Но меня они услышать не могли. Потому что, видите ли, меня там не было. Да только, разумеется, я была. Маленькая чашка уксуса и постукивание в стенах.
ДЖЕЙН. Ты слышишь что-то в лесу? Шуршание листвы? Какое-то постукивание?
МОЛЛИ. Спросила Джейн. Думаю, она была с чудинкой. Тогда как я, с другой стороны, однажды была просто девочкой на качелях в саду, и мои глаза всегда меняли цвет на свету. Он поцеловал меня там, под толстым оранжевым полумесяцем, свет которого пробивался через переплетение ветвей в заросшем саду моего отца, и мои глаза несколько раз поменяли цвет, хотя были закрыты, и он не мог этого видеть. Он это помнит, хотя притворяется, будто забыл мое имя, только упоминание которого может вызвать у Джейн судороги, приводящие к тому, что ей станет не хватать воздуха, а теплые чуть влажные девственные чресла затрепещут.
ТОМ. Я думаю, в опасное мы пришли место.
МОЛЛИ. Сказал Том. Ему нравилось наблюдать, как ее щеки полыхают румянцем, а потом бледнеют.
ТОМ. Алая кровь властвует в зимней белизне.
МОЛЛИ. Говорил он, когда она краснела. Это все, что он знал из Шекспира[1], и понятия не имел, что это значит, но она краснела, и бледнела, и снова краснела с абсурдной неравномерностью деревенских часов, обжитых призраками белок.
ТОМ. Я составил список того, что может убить тебя в лесу.
МОЛЛИ. Сказал Том. У него сильные руки. Он раскачивал меня на качелях. Так высоко. Так высоко, что у меня кружилась голова. Я чуть не упала. Я обмочила трусики. В экстазе от опасности и предчувствия чего-то неистового. Я знала, что надвигается беда. Я слышала бормотание монахинь за стеной церковного кладбища.
ТОМ (загибает пальцы). Медведи, пумы, друиды, поезда, несварение желудка, зависть, падающие с деревьев рояли и что-то еще, но я забыл, что именно.
МОЛЛИ. Ему нравилось ее пугать, а потом смешить. Смех пузырился на ее губах, как кровь. Рукава белой блузки подчеркивали красоту ее рук. Ни у кого не было таких идеальных рук, ни в Суссексе, ни во Франции.
ДЖЕЙН. Медведи.
МОЛЛИ. Сказала она.
ДЖЕЙН. Ты забыл медведей.
ТОМ. Я не забыл медведей.
МОЛЛИ. Он сказал. Он сказал – медведи.
ТОМ. Я сказал – медведи.
ДЖЕЙН. Пр моему разумению, медведей можно упоминать снова и снова. А вот рояли с деревьев не падают, глупенький.
ТОМ. Падали бы, если белки больше любили сонаты, и их пальцы были бы длиннее.
МОЛЛИ. Том был ужасно глупым.
ДЖЕЙН. Ты такой глупый.
МОЛЛИ. Сказала она. А потом, пока она смеялась, Том подтянул к себе и страстно поцеловал.
(ТОМ целует ДЖЕЙН).
ДЖЕЙН. Нам пора возвращаться.
МОЛЛИ. Сказала Джейн.
ДЖЕЙН. Потому что начинается дождь.
МОЛЛИ. Но Том на дождь внимание не обращал. Вновь поцеловал ее в губы. (ТОМ целует ДЖЕЙН). А она и возбудилась, и встревожилась.
ДЖЕЙН. Может, ты хочешь этих алых ягод? (Начинает кормить его ягодами из корзинки).
МОЛЛИ. Том и Джейн, Том и Джейн, целоваться им в удовольствие. Они ели алые ягоды под дождем. Она клала алые ягоды ему в рот. Сочные и сладкие. Сочные. И сладкие.
(ДЖЕЙН и ТОМ кормят друг дружку алыми ягодами).
ДЖЕЙН (подается назад, когда ТОМ вновь хочет ее поцеловать). В лесу сейчас кто-то есть? Я слышала, как что-то стукнуло.
ТОМ. Сейчас в лесу никого нет. (Вновь пытается ее поцеловать).
ДЖЕЙН. Том, у меня мелькнула мысль, и она меня встревожила. Мы уверены, что эти ягоды – не белладонна?
МОЛЛИ. Джейн, пусть тоже не блещет умом, тем не менее, интуитивно понимает, что наслаждение, дважды отложенное, есть наслаждение, единожды продленное.
