К моменту ухода в мир иной Сюй-юнь был справедливо признан самым выдающимся китайским буддистом традиции чань своего времени в «Срединном государстве». Он стал чем-то вроде живой легенды. Его образ и его жизнь в умах китайских буддистов вызывают такие же чувства благоговения и вдохновения, какие тибетские буддисты испытывают к Миларепе. В места, где он в последние десятилетия своей жизни во время медитационных затворов давал наставления и читал проповеди, устремлялись сотни учеников, иногда их число достигало тысяч. Такой энтузиазм не наблюдался в китайских монастырях со времен династии Мин, когда жил наставник Хань-шань (1546–1623). В период упадка Дхармы этот выдающийся чаньский наставник начал реконструкцию храмов и возрождение учений, как и наставник Сюй-юнь спустя триста с лишним лет. Многие храмы, в которых Сюй-юнь останавливался в разные годы, представляли собой развалины – убогие тени былого величия. Он восстановил эти храмы и монастыри наряду с учениями, которые были их внутренним содержанием. Поэтому неудивительно, что Сюй-юнь вскоре получил прозвище «Хань-шань приходит вновь» или «Хань-шань вернулся», – их жизненные пути были во многом схожи. Оба после посвящения носили имя «Дэ-цин» и восстановили каждый в свое время монастырь Хуйнэна в Цаоси. Однако в отличие от своих великих предшественников династий Тан, Сун и Мин, нередко находящихся под официальным патронажем императора, Сюй-юнь жил в самое беспокойное для Китая и китайского буддизма время, время нескончаемых вспышек гражданских и международных конфликтов, когда повальная бедность была в порядке вещей.
И в этих жесточайших условиях к концу своего жизненного пути ему удалось восстановить десятки основных буддийских святынь, включая знаменитые монастыри Юньси, Наньхуа, Юньмэнь и Чжэньжу, а также многие храмы меньшей величины. Он основал множество буддийских школ и больниц. У него были последователи по всему Китаю, в Малайзии, Таиланде и других странах, где буддизм пустил свои корни. Во время пребывания наставника в Таиланде сам король, вдохновленный его примером, стал его учеником. Сделанное Сюй-юнем за его жизнь стало бы великим достижением даже в те времена, когда буддизм получал официальную поддержку. Но тот факт, что он практически возродил китайский буддизм во времена всеобщей нищеты и смуты, гораздо более примечателен и даже граничит с чудом. Сюй-юнь был со всей очевидностью пропитан благородным духом старых времен.
Реставрационные работы наставника часто принимали необычный поворот, будто скрытый резервуар всей китайской буддийской традиции хотел излить себя по-новому через эту личность.
На протяжении всей своей долгой подвижнической деятельности – и в благоприятных, и в неблагоприятных условиях – он оставался простым и скромным монахом. Встречавшиеся с ним люди, включая критично настроенных западных обозревателей, отмечали его абсолютное безразличие к своим достижениям. В то время, когда многие лишь разглагольствовали о дхарме, Сюй-юнь непреклонно делал свое дело, не затрагиваемый суматохой вокруг. Когда наставник отправлялся восстанавливать святые места, при нем был только посох – его единственная «собственность». Выполнив поставленную задачу, он уходил с тем же посохом, ничего с собой не беря. Поднявшись на гору для восстановления монастыря Чжэньжу, лежащего в развалинах, он поселился в коровнике. Несмотря на наличие больших средств, собранных последователями наставника на цели реставрации, он предпочитал жить в нем и после восстановления монастыря.
Наставник обрел просветление без помощи учителей и возродил находящиеся в упадке учения исключительно силой своего собственного прозрения.
Первая часть книги – биография Сюй-юня по 112 год его жизни, надиктованная им самим своим помощникам. События, происходившие далее вплоть до кончины Учителя в 1959 году, зарегистрированы его ближайшим окружением.
Повествование дополнено комментариями Цэнь Сюэлюя, издателя «Облака Пустоты» на китайском языке.
Автобиография Сюй-юня с 1-го по 112-й годы жизни
Я родился в административном центре уезда Цюаньчжоу в последний день седьмого месяца года с циклическими знаками гэн-цзи, на двадцатом году правления под девизом Дао-гуан (26 августа 1840 г.). Увидев, что произвела на свет некий мешок с плотью [1], моя мать испугалась. Подумав, что больше никогда не сможет вынашивать ребенка, она предалась отчаянию и отошла в мир иной. На следующий день в наш дом зашел старик – торговец целебными травами. Он вскрыл ножом мешок и извлек ребенка мужского пола, которого потом воспитывала мачеха.
Моя бабушка была в преклонном возрасте и, поскольку меня усыновил мой дядя с правом на наследство, она решила, что мне подобает взять в жены двух девиц из семей Тянь и Тань. Обе семьи принадлежали к хунаньскому чиновничеству и жили в провинции Фуцзянь. Мы дружили семьями в течение многих поколений. Той зимой бабушка покинула этот мир.
В том году я был рядом с отцом, когда гроб моей бабушки перевозили в Сянсян. Там ее похоронили. Пригласили монахов для совершения буддийских обрядов. Тогда я впервые увидел ритуальную утварь Трех сокровищ, которая мне пришлась по душе. В нашей домашней библиотеке было много буддийских сутр, и я поэтому имел возможность прочесть предание о Благоухающей горе и о том, как достиг просветления бодхисаттва Авалокитешвара. Это сильно повлияло на мой ум. На восьмом месяце мы отправились с дядей в паломничество в Наньюэ, где посетили несколько монастырей. У меня было чувство, будто мои прежние кармические устремления против того, чтобы я возвращался домой. Но поскольку мой дядя был очень строг, я не посмел рассказать ему о своих чувствах.
Отцу стало известно, что я хочу оставить дом и присоединиться к сангхе. Чтобы удержать меня, он нанял даоса Вана обучать меня даосской практике на дому. Учитель снабдил меня даосскими книгами, а также преподавал мне даосскую «внутреннюю» (нэй-гун) и «внешнюю» (вай-гун) технику. Мне не понравилось это учение, но я не посмел в этом признаться. Той зимой период траура по бабушке закончился. Отец оставил меня на полное попечение дяди и вернулся в Фуцзянь[2].
Последние три года я изучал даосизм дома. Я понял, что учение, с которым меня знакомят, не затрагивает сокровенных глубин [3]. Хотя во время занятий я чувствовал себя словно сидящим на иголках, я продолжал притворяться, не желая огорчать дядю. Я делал вид, что все идет хорошо. Чтобы избежать его бдительного ока, я занимался домашним хозяйством. Однажды, когда он ушел, я решил воспользоваться удобным моментом и сбежать. Собрав свои вещи, я направился в Наньюэ. Много трудных дорог и развилок осталось позади, но когда было пройдено почти полпути, меня догнал человек, посланный за мной, и вернул обратно. Меня и моего двоюродного брата Фуго отправили в Цюаньчжоу. Вскоре после этого по распоряжению отца привезли двух девиц из семей Тянь и Тань. Была отпразднована официальная свадьба, хотел я того или нет. Таким образом, меня подвергли «домашнему аресту». Я жил с двумя девицами, но не вступал с ними в интимные отношения. Я ознакомил их с буддадхармой, которой они вняли. Мой двоюродный брат Фуго заметил, что их тоже не волнует мирское, и также иногда беседовал с ними о дхарме. Таким образом, и наедине друг с другом, и на людях мы оставались целомудренными партнерами.
