Об авторе
Аркадий Застырец родился в 1959 г. в Свердловске. Окончив философский факультет УрГУ, преподавал историю и обществоведение в средней школе. Работал корреспондентом и редактором в периодических изданиях Екатеринбурга. Сегодня – редактор книжного издательства.
Застырец известен не только как поэт («Пентаграммы», «Волшебник, Отшельник и Шут», «Deus Ex Machina»; «Вихри тепла»), но и как переводчик с французского и старофранцузского (Фр. Вийон. Прощание. Завещание. Стихотворения. Екатеринбург, 1994 г.), английского, словенского. Он автор книг прозы «Я просто Пушкин» и «Materies». Его современная мистерия «Фауст навсегда» несколько лет с успехом идет на сцене Свердловского академического театра драмы, а эксцентрическая комедия «Гамлет» послужилаосновой либретто оперы Владимира Кобекина «Гамлет, принц датский, трагедия российская», поставленной в Театре имени К.С. Станиславского.
С творчеством Застырца можно познакомиться в Интернете: http://zastirez1.livejournal.com.
«Я слышу времени излишек…»
В зрелом возрасте больше всего мы грешим на то, что любили в молодости. Авторы, музыкальные ансамбли, дамы – вы вырастаем из этого – и смотрим на предметы нашего обожания свысока. Такое может происходить и со стихами старинных друзей, но правила для того и существуют, чтобы из них находились исключения. Я не вдаюсь в крайности, но стихи, полученные на днях от друга, утвердили меня в догадке, что в отечестве моем с поэзией все нормально. Стихи Аркадия Застырца застали меня врасплох, напомнили о совместной начальной поре, духовной родине, компании, в которой когда-то зарождалось то, что я пишу сегодня. Я даже не подозревал, что связиэти сохранились, и, если приглядеться, даже упрочились – пусть меня и не было в Екатеринбурге двенадцать лет. Прошлое всегда рядом: оно движется параллельно нашему движению, зачерпывает настоящее или само растворяется в нем. Идеи линейного времени я уже давно не приветствую. И чудо возвращения всегда неожиданно: на этот раз оно случилось благодаря присланным стихам и встрече с поэтом по имени Аркадий Застырец, известным мне, и неизвестным…
«Мы с тобой задремали в пути,
Отпустили нечаянно вожжи
И оставили лошадь брести
Через поле в тиши бездорожья.
За падением следовал взмах,
А когда накренило телегу,
Нам приснилось, что в синих плащах
Мы шагаем по первому снегу.».
Возможно, что-то подобное произошло и с нами, но в разных полях, и на разных подводах. Я очарован этими стихами – и не боюсь ностальгических вздохов. Тексты Аркадия обладают некоторым почти забытым свойством, «щемящей трогательностью». Это несомненное достоинство родной речи прижилось когда-то с нашептанного «неужели я настоящий и действительно смерть придет» и постепенно затерялось в гуле более самоуверенных голосов. Эти пронзительности не выдумываются, а как бы наговариваются, это шепот, детский шепот. Творчество Застырца на такие обмолвки и шепоты крайне щедро. «Где плакал на дереве старый скворец. И слёзы ронял на песок…», «Жара приходит из Алжира. Тебе ли этого не знать», «Заплачешь – а Бог успокоит…Поднимешь – а чаша пуста…», «Прощание с чахлой землёю, Дождинка висит на носу…», «А в руках – пасхальное яичко, да шафранный ломоть кулича», «По снегу шагнув босиком в колокольной рубахе.» Эти детали могут быть интонационны, или изобразительны, но они, на мой взгляд, составляют основу текстов Застырца – именно среди этих вешек и живет его добросердечная философия, и юмор, и жизнеутверждающий лиризм, и праведный гнев, о котором мы поговорим позже.
Онейрокритикон (иначе онейрокритика) – так автор назвал свою книгу – по-русски означает «Сонник», толковник сновидений. Наиболее известное произведение в этом жанре – одноименный трактат Артемидора, лидийского стоика, собравшего все распространенные в его время (вторая пол. II века н.э.) верования, касающиеся пророческого смысла сновидений. Почерпнутые из этого трактата сведения и вдохновение использовали в своем творчестве и Зигмунд Фрейд, и Алексей Ремизов, и даже Даниил Хармс. Идеальное название для сборника стихотворений: звучит загадочно, немного по-медицински, чуть отсылает к «декамерону», а будучи сводом снов, может быть чем угодно произвольным. Определение сна – вещь расплывчатая: вот, привиделось. Не люблю расплывчатых вещей.
Аркадий говорит, что его первое «стихотворение» было по существу изложением чрезвычайно яркого и необычного сновидения. И с тех пор он время от времени возвращается к этому «методу», и даже считает, что механизмы поэтического творчества и сновидения во многом совпадают. Мне трудно судить – управлением снами я не овладел, хотя догадываюсь, что оно возможно. Сны не являются для меня главными источниками информации и получения материала для творчества, но, как мне думается, и в них можно найти все для поэзии необходимое:
«Всё, верно, там – в крамольной тишине,
В белье твоём, духах, губной помаде,
В высокой заколдованной ограде,
Во сне, моя любовь, во сне, во сне…»
Управление снами – опыт не европейской культуры, но, на, мой взгляд, одной из задач поэзии на сегодняшний момент и является преодоление этноцентризма, начатого еще со времен Геродота и Гомера. Признание множественности цивилизаций – не жест одного мгновения: бремя белого человека вросло нам в кожу. Полезно хотя бы то, что мы догадываемся о необходимости расширения нашего сознания. Ключевым моментом в овладении сном, является умение увидеть самого себя спящим во сне. В это мгновение две реальности (сна и бодрствования) смотрят друг на друга, человек как бы видит себя в зеркале, а изображение в зеркале видит человека, и они смешались, перестали понимать, где одно, а где другое. Две реальности «пересеклись”. Предлагаемая Карлосом Кастанедой теория не просто расшатывает представления о реальности, но и смешивает объективное и субъективное, производя их «рокировку”. В случае стихосложения так же важно: текст, условно говоря,принадлежит не только автору:
«Но вовсе тут нету тугой геометрии плаца,
На миг возле неба гранитные оползни стали,
Не больно, поверь, и до смерти на грани остаться
И встретить конец, удивляясь, как в самом начале».
Самым известным стихотворением Аркадия моей молодости был и поныне остался любимым «Нафталин», несомненный шедевр сомнамбулистического видения, гирлянда интонаций и точных метафизических метафор. Его-то он, по своему признанию, и написал, словно во сне. Многие пытались трактовать этот текст, сходясь на том, что это и есть определение поэзии. Под Франсуа подразумевали поэта Вийона, которого Аркадий блестяще перевел со старо-французского. Мне казалось, что просто красиво, удивительно красиво и изящно сделано
