Глава 1
1.
«— Всё, Олег, разговор закончен. — Устало произнеся эту высокомерную фразу я тоскливо перевожу взгляд на зеркало и начинаю с показной тщательностью наносить на губы вишнёвую помаду. Из серебристой глади на меня смотрит двадцативосьмилетняя шатенка с бледно-голубыми глазами и белой кожей (поверьте, в жизни это выглядит не очень красиво), с худощавой фигурой, тонкими ногами и полной грудью (что, на мой взгляд, смотрится ещё хуже), зато в хорошо сидящем на ней офисном тёмно-синем костюме.
— Наташа, ну не надо, — скулит Олег, мой бывший муж, неловко переминаясь с ноги на ногу в квадратной, отделанной испанской плиткой, прихожей. Рядом с моим «бывшим» стоит пухлый кожаный чемодан, набитый механическими клавиатурами, разнообразными джойстиками, «мышиным» зоопарком от «Cougar» и прочими геймеровскими «девайсами», из-за которых я два последних года ощущала себя ничем иным, как игровой приставкой к компьютерным играм моего мужа.
Вы уже поняли, что мой «бывший» — геймер, игроман? А знаете, в чём наша проблема? Если нет, то представьте себе двадцатисемилетнего здорового молодого мужчину, который каждую ночь проводит за ноутбуком и с сумасшедшими, красными, как у кролика, глазами, до одури режется в «Overwatch», «The Witcher» и прочие ИТ-продукты нашей компьютеризированной эпохи.
Ну подумаешь, переболеет и утихомирится, пожмёте плечами вы. Не переболеет. И не успокоится, потому что игромания — это болезнь, перерабатывающая кору головного мозга быстрей любой мясорубки. За то время, что я жила вместе с Олегом, я успела выучить, что игромания имеет затяжной характер и вылечить игромана невозможно до тех пор, пока он сам не захочет избавиться от своей зависимости. А Олег не хочет. Именно поэтому два года назад он уволился из «Микрософт» («достал этот график!»), перешёл на аутсорсинг («буду программировать дома»), и наши отношения в конце концов вылетели в трубу.
— Олег, я всё сказала. Уходи, — прошу я, старательно игнорируя укоризненный взгляд моей мамы.
— Наташа, — помедлив, мама делает шаг ко мне, — ну может, не надо вот так, сразу?
Олег оживляется и бросает на мою маму кроткий взгляд, который можно перевести как «премного благодарен вам за поддержку, Тамара Васильевна».
— Сразу? — Я резко разворачиваюсь к этой парочке. — А как тогда надо, мам? Нужно, чтобы он, — небрежный кивок в сторону Олега, — продолжал и дальше катиться по наклонной прямой и при этом кататься на моей шее? Надо снова сделать так, чтобы я была вынуждена уволиться с респектабельной работы только потому, что над моим мужем гоготал весь офис?.. Знаешь, что, мама? — Я грозно упираюсь кулаками в бока. — А ты забери Олега к себе. И живи с ним вместе. Корми его, пои. Воспитывай. И слушай по ночам идиотские выкрики: «Да, да, ещё одна жизнь, йес! ПиЭс-три рулит!» — и жди, когда у Олега наступит просветление в его заср… прости, напрочь выжженных компьютерными играми мозгах.
Олег испуганно сглатывает. Мама ошарашенно глядит на меня.
— Да что ты такое говоришь, Наташа? — наконец, подаёт голос она.
— А мне надоело молчать, понятно? — Я срываюсь на крик и, сбросив маску Снежной королевы, которую носила последние полчаса, обречённо опускаюсь на крохотный пуф в прихожей. — Мам, напоминаю, что мы с Олегом были вместе последние пять лет. Три первых года я с радостью возвращалась к себе домой, потому что я шла к нему. Я помню, как мы засыпали вместе, как просыпались. Как он произносил моё имя, когда… — Я безнадежно машу рукой. — Впрочем, уже неважно. А два года назад наш мир рухнул. Только я всё не верила, что это — болезнь. Я, как всегда, пыталась всё починить... Напомнить тебе, как я с ним, — ещё один кивок в сторону Олега, — прошла все возможные клиники и лечебницы? Как мы расходились и снова сходились, потому что я верила, что у нас всё получится? А потом выяснилось, что он, — новый кивок в сторону Олега, замершего в углу прихожей, как мышь, — что он перешёл на «домашний» график только затем, чтобы никто не мешал ему играть?.. Играть, играть, играть! — От безысходности я снова повышаю голос и отчаянно бью кулаком о серебряную поверхность зеркального столика.
Стекло жалобно дребезжит. Мама ахает. Олег прячет от меня униженный взгляд, а я неимоверным усилием беру себя в руки.
— Два года назад во мне умерла женская суть, — уже своим нормальным голосом заканчиваю фразу я. — У меня пропало всякое стремление к близости. К любви. К элементарному сексу... Мама, я больше не хочу продолжать. Я устала. А теперь, — бросаю взгляд на красные наручные часы с забавной мордочкой Микки-Мауса, украшающей циферблат, — а сейчас у меня вообще осталось ровно пять минут на то, чтобы привести себя в порядок, отправиться на собеседование и постараться не провалить его из-за утренних разборок со своим — уже бывшим! — гражданским мужем. И — прости меня, мама! — из-за твоего незапланированного визита ко мне во имя спасения Олега.
— Павлова, — тихо, интимно шепчет мой «бывший».
«Как странно, — проносится в моей голове, — раньше то, как Олег произносил мою фамилию, вызывало у меня мурашки по коже. А сейчас это не вызывает ничего, кроме злобы и раздражения».
— Уходи, Олег. — Впервые за всё время нашего разговора я смотрю в его простодушные серые глаза, опушенные по-детски густыми ресницами. — Если у тебя осталась ко мне хотя бы малейшая капля уважения, хотя бы квант элементарной благодарности, то просто уходи. Возвращайся к своим родителям, к своим друзьям-геймерам, отправляйся, куда ты хочешь, только оставь меня в покое. Навсегда.
В квартире повисает звенящая, неприятная тишина. Я заполняю пустоту, встав с пуфа, и судорожно продеваю руки в рукава тёмно-синего жакета.
— Уходи, — непреклонно повторяю я.
— Прости, Павлова, — шепчет Олег. Ломаным, измученным, покорным движением подхватывает собранный чемодан и отпирает задвижку входной двери. Помедлив, кладёт свою связку ключей от моей квартиры на столик в прихожей и поворачивается к моей маме: — Простите, Тамара Васильевна. Я так не хотел.
Мама грустно кивает. Олег распахивает дверь и исчезает за порогом. Я слышу, как на лестнице в темноте подъезда глохнут его шаги.
«Вот и всё, — думаю я. — Всё. Кончено».
— Ну что, теперь ты довольна, Наташа? — вырывает меня из пустоты усталый голос мамы. — И что сейчас, позволь спросить, ты собираешься делать? Одна, в свои почти тридцать. Без брака и без ребёнка?
— Зато я свободна, мама, — вздыхаю я. — Не знаю, как насчёт первого и второго, но я нашла работу. И сегодня постараюсь обязательно устроиться на неё.
— Ну-ну, — усмехается мама. — Карьера, это всё, что тебе остаётся. Да, Павлова?
