Всего несколько лет назад случилось маленькое предновогоднее чудо. До боя кремлёвских курантов оставалась ещё неделя или полторы, а я уже сидел или лежал на диване перед камином за городом и по совершеннейшей случайности читал стихи студенческого друга Миши Гундарина. Или…
Хотя скорей всего не Миши, а Ани (Ганны) Шевченко. За что-то зацепился, вдохновился – и в голову вдруг полез… назовём это «откликом». Сначала хотел тоже назвать получившийся «творческий продукт» стихами, но, чтобы не задаваться, остановился на определении «пародия». Хотя и пародиями это не называется. Жанр до сих пор определить не могу, поэтому пока называю «ответками», «откликом», «отзвуком», «отблеском» или «перекличкой» (поэтической). Но и… пародиями – в первую очередь. Да-да, а как же иначе (улыбающийся смайлик)?
На стихи Миши Гундарина, а затем и на творчество Ганны Шевченко (вернее, в обратном порядке) за несколько месяцев я написал и частично опубликовал уже много «ответок». С согласия авторов, ибо для пародирования брал оригинальные стихи целиком, а не их отдельные строки. Чтобы не нарушать авторские права, публикуя в связке и полный оригинал, и «пародию», требуется непротивление злу насилием.
Потом случилось ещё одно «маленькое чудо» – на этот раз далеко постновогоднее.
В библиотеке Чехова, что на Страстном бульваре в Москве, по окончании одного из литературных вечеров с названием «На двоих», на котором читали свои стихи Санджар Янышев и Сергей Золотарёв, спросил у обоих:
– Можно?
Ответ и Санджара, и Сергея был одинаков:
– Можно.
…Этот сборник – как раз то, что получилось у нас с Санджаром. Вернее, у меня на его стихи.
Санджар без преувеличения и тени иронии – один из самых интересных и глубоких современных русскоязычных поэтов. Скажу больше, на мой взгляд, он – ведущий русскоязычный поэт метамодерна, хотя до сих пор никто не дал вменяемого определения, что же такое метамодернизм. Но термин мне нравится. Во-первых, это красиво…
А во-вторых… и тут я категорически не согласен с мнением Владимира Володина, автора практически всех предисловий к моим книжкам. Стихи Санджара прекрасны и с точ-ки зрения их оригинальности, и с точки зрения того, какие глубокие гуманитарные/исторические/филологические пласты (мудрость предшественников: отцов и дедов) в них сокрыты/зашифрованы.
САНДЖАР ЯНЫШЕВ
Во мне шевелится янтарь
сухих платановых волокон.
И сразу – новая деталь:
гематоген больничных окон,
минтай бескостный, тубус-кварц,
фигурки в пате, как опята,
и собеседник – Розенкранц
ли, Гильденстерн в пижамке мятой —
мне в печень самую проник.
Он рот полощет марганцовкой
и ложкой чайною язык
скребёт, чтобы звончей им цокать.
– Переходи! – хриплю в ответ…
Но чувствую: сейчас наверно
весь этот жёлто-красный цвет
тебе исторгну на колена.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Я жемчуг, раковины сын.
Белок, однако, шевелится
во мне. Поймёт ли врач-акын,
что марганцовка не годится?
Минтай пусть ложкой как скребком
из ёмкости достать не сложно,
но жемчуг – проще молотком.
От этой мысли мне тревожно.
Вдруг понимаю, что не врач
передо мной, во мне – не жемчуг.
В палате я, но не палач
передо мной. Кто ж? Проповедник?
То ль из Шекспира собеседник,
а то ль из Стоппарда болтун
то ль мягко перелез поребрик,
а то ль в ребро вонзил перун.
Там, где Шекспир взошёл на сцену,
там пафоса не избежать,
там можно преклонять колена.
…Но на колени – исторгать.
* * *
САНДЖАР ЯНЫШЕВ
Из книги «Офорты Орфея»
Если мне ребячество позволит
Кольчатый понюхать этот срез —
Бог не выдаст, каланча не взвоет,
Сад не рухнет, саранча не съест…
Вот и ты навек туда вселилась.
Твой прописан в нём воздушный код.
И в какую б сторону ни длились
Время и пространство – мне легко
Повернуть их вспять таким нехитрым
Образом; и сколько бы я впредь
Ни любил – всё тем же хвойным спиртом
Будет воздух меж колец гореть.
И твоя в нём верная, как верба,
Часть – у обонятельных вершин.
Ты во мне так много опровергла.
Только он и неопровержим.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Лишку перебрал. Ну, что ж бывает.
На природе много плюсов есть.
Не в салат лицо моё ныряет,
А в срез дерева, прошу учесть.
С перегаром тяжкое дыханье
Не покроет дымкой оливье.
И пьянящее благоуханье
Спирта затеряется в смолье.
Что случилось? Дерево сломалось?
Сад порушен? И часовню я
Развалил, в ногах чтоб не мешалась?
Весь мой рот заполнила хвоя?
Скоро ты убытки подсчитаешь?
В чём моя вина? Ты в сад пошла —
Я вслед за тобой. Опровергаешь?
Где же ты? Ведь только что была.
Только что двоилось и троилось,
А теперь в пространстве никого.
Время убежало? Ты приснилась?
Хмель своё закончил озорство?
* * *
САНДЖАР ЯНЫШЕВ
И что же стало с человеком?
Он в год не написал два слова.
Про мурашей на штукатурке,
как бы нанизанных на нитку
(вам путь к моим глазам заказан
покамест. Я умру в Рангуне
или на мушьей Танганьике;
туда – уже теперь – начните…);
про птичий сор, и сор из юрты,
и злополучную виньетку…
Про сон увиденный, забытый
и вновь увиденный про волос
в косе, в вагоне, на запястье;
про запах выменной закваски
для роста нан-патыр в духовке,
для жеребёночка, для ножек
и родничка на детской грядке…
И многое ещё такое,
о чём ни «бэ», ни «мэ» – не надо…
Что стало с этим человеком?
Он ходит вверх и вниз, как цапель,
