Звон лат и кяфизов.
Ты засыпаешь под этот звон и просыпаешься вместе с ним. Латы и кяфизы звучат даже во сне. Там, во сне, кажется, еще стоит Вторая Башня.
Клембог дернул рукой.
Держись, Арнготен! Ты же Жаркий тиль, а я – Мрачный гауф. Вот пальцы мои…
– Кеюм, – вдруг позвали его по имени.
Клембог открыл глаза.
– Что?
Черный каменный потолок. И давно покинутая паутина в углу над головой. В шаге от лежанки застыл изваянием старый Ольбрум.
– Северное крыло.
Не голос, а пересыпание камешков.
Клембог рывком сел. Кяфизы тут как тут – застучали о панцирь. Семь штук на длинных цепочках.
– Пошли.
Он вышел из кельи в зал.
Здесь было светло – всюду горели свечи. Десяток воинов, завернувшись в богатые одеяла, поднятые с нижних ярусов, спал у стены. Еще десяток дремал за столом. Дети сидели на лавках у забранных ставнями окон, смотрели в дырочки. Женщины бродили тенями – с водой, хлебом, чистой тканью, окровавленными тряпками.
Чувствовался крепкий аззат места – пока Клембог пересекал зал к двери на лестницу, шаги его сами собой налились упругой силой, плечи расправились, из глаз ненадолго, но ушла угрюмая тяжесть.
Ольбрум шаркал позади, тоже – звяк-звяк – звякал кяфизами. Их у него было на один меньше – шесть.
Под аркой короткой площадки сидел на бочке Худой Скаун. Завидев Клембога, он легко соскочил, поправил меч на боку.
– Эрье гауф, можно с вами?
– Можно, – коротко ответил Клембог.
Они спустились на два уровня ниже.
Ветер трепал огонь факелов на стенах. Косматые тени плясали по фрескам, на которых сражались и пировали предки.
Нифель еще не переползла Хребет Йоттифа. А может и не было ее тогда вовсе. Конец мира был далеко. Аззаты непоколебимы, кяфизы сильны, Башни стоят. Три, четыре, пять Башен. Бей соседей и празднуй!
Родись Клембог на триста-четыреста лет раньше, глядишь, и сам красовался бы на стене, в росписи рядом с Сарадилом Беспощадным и Тойвенсом Верным. То ли за столом, то ли головой на блюде.
Узкая галерея вывела к оружейной. За сколоченными из досок и лавок щитами здесь прятались четверо. Увидели Клембога, вытянулись, схватились за копья. Один, обрюзгший, небритый, в стеганой куртке, с одним кяфизом не на цепочке даже, на веревке, ногой подвинул за ящик глиняную бутыль. Знал, что бесполезно прятать, но все же попытался.
– Имя? – спросил гауф, уставив на него красные с недосыпа глаза.
Воин побледнел.
– Йонаван Пиб, эрье. Я вовсе не…
– Заткнись.
Клембог протянул руку в боевой перчатке. Бутыль была вложена в нее, будто зараженная нифелью. И тут же, плеснув вином, грянула о камни.
– Еще раз, Пиб, – сказал гауф, – и будешь болтаться на внешней стене Башни. Ясно?
Хрустнули под сапогом осколки.
– Простите, эрье.
Пиба, конечно, следовало повесить сразу же, только людей и так оставалось мало. Предки, те вешали только так. Направо и налево. Не брезгуя детьми. У них было в достатке и крестьян, и виселиц.
Не хватало ума.
Клембог скривился, словно старая рана, та, под лопаткой, дала о себе знать. Теперь вот ума нажили, но нифель уже затопила Ингмаррун и Шадис, подобравшись к последней Башне с севера и с востока.
И бежать некуда.
В пятидесяти кальмах на запад – скалистый обрыв в Шанг-Лифей, холодный океан Безумия, и недостроенная Башня. А на юге…
На юге, за кальмами болот и пустошей, геронд Симарр, предки которого не одно столетие страдали от предков Клембога. Если и примет к себе, то в ошейниках, рабами, наложницами, работниками за еду.
Впрочем, и Симарр перед нифелью продержится недолго.
За пустым и гулким оружейным залом коридор перекрывала сложенная из буфетов и комодов, прихваченная для крепости мореной доской стена. С помостом, с масляными лампами под потолком, с тяжелым арбалетом, нацеленным в полумрак лестницы.
Здесь дежурили еще четверо.
Старшим был Калланд Рыжий, лысый, как женская коленка. А вот усы, заплетенные в косицы, действительно имели рыжеватый оттенок.
– Как здесь? – спросил его Клембог, поднявшись на помост.
– Тихо пока, – ответил Рыжий. – Выползень было выполз, так вот…
Он кивнул на сухую, корявую шкуру с узким серым черепом, прибитую к дальней стене арбалетным болтом.
– Ха! – воскликнул Худой Скаун. – Знатный выстрел.
– А ниже? – спросил Клембог.
– Ниже шебуршилось что-то, но сюда не сунулось. То ли прозрачник, то ли дохляк какой.
– А северное крыло? – неслышно подступил Ольбрум.
– Не знаю, не чую, – мотнул головой Рыжий. – Там старые спальни, вряд ли.
Кяфизы числом три звякнули о панцирь.
– Есть там что-то, – насупил брови старик.
– Что ж, – вздохнул Клембог, – пошли.
Один из комодов сдвинули в сторону, открывая низкий проход.
Худой Скаун, сгибаясь, шагнул первым, неверный факельный свет поплыл по грубо пригнанным камням. Ступени лестницы ощетинились тенями.
– Возьмите еще Кредлика, – Калланд Рыжий хлопнул по плечу молодого парня в кожаной безрукавке. – Все вниз просится.
– Кровь горячая?
Клембог оценивающе посмотрел на парня: два кяфиза, широкий пояс с метательными ножами-паххья, темные живые глаза.
– Идешь последним, – сказал гауф. – Смотришь в оба.
Кредлик кивнул.
Внизу было тихо. Худой Скаун поднял факел повыше, освещая закопченный потолок. Ольбрум спрятал руки в рукавах накидки.
– Еще два уровня и на месте, – произнес он.
Пустые залы и галереи встречали и провожали их отблесками и эхом шагов. В редкие окна заглядывала предрассветная муть.
Клембог дотрагивался до стен. Аззат отдавал в пальцы, надежный аззат, пусть и слегка подточенный безлюдьем. Не страшно.
Может, конечно, и не стоило поднимать всех наверх, оставляя на уровнях редкие заставы. Может и не стоило. Только та тварь, которой и имени не успели дать, приползла в нижние ярусы Второй Башни на запах крови, и никакой аззат уже не помог. Голод и ярость, ярость и голод заставляли ее гоняться за людьми, не обращая внимания на собственную отслаивающуюся плоть. Эх, Жаркий тиль Арнготен…
Клембог сцепил зубы.
На изгибе коридора кяфизы вспыхнули и погасли.
Худой Скаун остановился, Клембог вышел вперед, вглядываясь в чернильную тьму. Брошенный наудачу факел рассыпал искры по плитам. Едва видимая тень прыгнула от огня к стене и пропала.
– Прозрачник, – выдохнул Худой Скаун.
– Так, давай-ка я теперь первым, – сказал Клембог, становясь в голове маленького отряда и вынимая меч из ножен.
Еще одна лестница.
Факелы выхватили из темноты лавки и стулья, серый камень стен, кое-где задрапированный тканями. Со звоном отлетел из-под сапога медный кубок, скатился вниз.
– Шерстяная задница! – выругался, присев, Худой Скаун.
Фыркнул Кредлик.
– Ты не фыркай, – Худой Скаун так и не распрямился до конца. – Тут, знаешь, фыркнешь – и к предкам.
