Мы станем сказкой, бредом, беглым сном.
В.Брюсов. "К счастливым"
– Не знаю, что вам сказали про Тернера, только наверняка все это брехня.
– Вы думаете, мне сказали о Тернере что-нибудь плохое? – спросил Марк.
Хелминский откровенно усмехнулся:
– Вы ведь не поздравительный адрес ему привезли, верно? Или аналитики Управления безопасности теперь занимаются и этим?..
Он отвернулся и некоторое время ожидающе смотрел сквозь громадное окно на посадочное поле.
– А что, – спросил Марк, когда диспетчер вновь повернулся к нему, – о Тернере можно сказать плохое?
Хелминский чуть пожал плечами:
– О каждом можно сказать плохое, разве нет? – он вновь посмотрел в окно.
– И все-таки? – настойчиво спросил Марк.
Диспетчер несколько секунд внимательно смотрел на него, по всей видимости решая, обязан он отвечать или нет, потом заговорил:
– Видите ли, господин…
– Мельгош, – назвал себя Марк, хотя уже представлялся в начале разговора. – Марк Мельгош.
– А, ну да… Видите ли, господин Мельгош… – начал было Хелминский, но осекся – со стороны посадочного поля докатился низкий гул, и, отвернувшись, диспетчер совсем забыл о Мельгоше, наблюдая за посадкой пары капсул, возникших прямо под тучами в уже темнеющем небе. Говорить из-за гула было невозможно, и Марк тоже посмотрел в окно. Капсулы над полем несколько секунд висели неподвижно, матово отсвечивая в лучах прожекторов, затем совершенно синхронно, словно связанные чем-то невидимым, мягко заскользили вниз и замерли через секунду среди слепящих плешин огромных луж, покрывавших посадочное поле. Из съехавших в сторону люков капсул выбрались пилоты и, согнувшись под изрядным уже дождем, побежали к видневшемуся в дальнем конце поля зданию диспетчерской со стоявшими рядом с ним санитарной и аварийной машинами.
Гул стих. Хелминский вновь повернулся к Мельгошу и некоторое время молчал, видимо вспоминая, о чем шла речь.
– Да. Видите ли… – наконец заговорил он. – У нас тут редко кто остается без отметины за тот год, что летает по контракту. В лучшем случае обгорит не раз и не два, а в худшем… Многие говорят: "зеркала" есть "зеркала". А когда висит над тобой это, начинаешь говорить и думать такое, что в другое время наверняка не сказал бы и не подумал… Короче, Тернер летает в Канале уже полтора года – он продлевает контракт, и за это время никто не видел на нем даже маленького ожога. Кроме последнего случая, понятно…
– Думаете, есть люди, завидующие Тернеру? – спросил Марк.
– Дело не в зависти… – Диспетчер в задумчивости потер правой рукой блестевшую от ожога и, должно быть, зябнувшую левую. – Затрудняюсь сказать, но это не зависть… Я сам, когда еще летал, несколько раз выводил из Канала горящие капсулы с Тернером, и не могло там внутри ничего уцелеть. Не могло. А Тернер всегда оставался жив. Понимаете, вырезали запекшийся люк, а он сидел там, внутри, как ни в чем не бывало, живехонек. Не просто живехонек – без единого ожога, понимаете! Хоть бы волосы опалил… Он себя не жалел, лез обычно под самое "зеркало", чтобы уж наверняка ракету пускать. Ну, и… Короче, часто горел. И не сгорал. Как заговоренный… – Хелминский замолчал, словно еще раз обдумывая эту загадку.
– Да, странно… – подождав немного, сказал Марк, чтобы как-то подтолкнуть так удачно разговорившегося и вдруг замолчавшего собеседника.
– То-то и оно, что странно… – кивнул головой диспетчер. – Ну и, понятно, болтают всякое, вроде того, что Тернер душу нечистому продал. Ерунда, конечно, но народ тут разный. С бору по сосенке, всякие есть… Только спроси любого, кого бы он хотел себе в страхующие, обязательно Тернера назвали бы, можете не сомневаться. Если уж не вслух назвали бы, то про себя точно: он из таких передряг горящих выволакивал, что никто другой туда попросту не сунулся бы. А наболтать могут всякое…
– А сами вы что думаете насчет этого… везения Тернера?
– Что думаю?.. – Хелминский помолчал, потом пожал плечами. – Что тут можно думать? Канал есть Канал… Если хотите, люди здесь за год узнают о себе больше, чем за всю жизнь, некоторым этого выше головы… А Канал? Он сам по себе, к одним относится хорошо, к другим – нет, и никто не знает, почему так.
– То есть вы считаете, что Тернеру всегда везло, а на этот раз нет?
– Вроде того… – неожиданно хмуро ответил диспетчер, словно спохватившись, что слишком разговорился.
– Понятно… И последний вопрос, если позволите. Что за человек Тернер, на ваш взгляд?
– Человек?.. Человек как человек. Что в компании не лезет и больше молчит, так тут все со странностями. Одни болтают без умолку, другие молчат… Мне можно идти? – Хелминский поднялся.
Марк понял, что больше ничего не сможет вытянуть из него, тот и так, видимо, считал, что наговорил слишком много. К тому же у него не было уверенности: может Хелминский добавить что-то или будет повторять слышанное Марком уже много раз. Он выключил диктофон и тоже поднялся:
– Да, вы можете идти, – сказал он. – Спасибо за помощь.
Хелминский, не говоря ни слова, повернулся и, подняв воротник потертой летной куртки, быстро вышел из холла. Сквозь отворившуюся дверь донесся шум усилившегося дождя.
Марк подошел к окну. На улице было темно. Лучи дежурных прожекторов, освещавших посадочное поле, расплылись в сплошной пелене дождя. Вдалеке в столбе света от фонаря мелькнула громадная фигура Хелминского, он бежал, высоко поднимая колени, к диспетчерской.
"Словом, замечательный человек Тернер… – подумал Мельгош, вспоминая только что закончившийся разговор. – Интересно, что бы они все сказали, узнав, что Тернер подозревается в убийстве двух человек?.. – Он посмотрел на часы, было без четверти десять. – Можно успеть еще с медиками поговорить…"
Он положил диктофон в сумку и по подземному переходу прошел в госпитальный корпус. Там, в вестибюле, за перегородкой, сидела молоденькая дежурная. У нее было круглое простенькое лицо, короткие волосы, широковатый курносый нос и выдающиеся вперед щеки. Мельгошу неожиданно пришла в голову мысль, что, наверное, так должен выглядеть гладко выбритый и подстриженный леший.
"Надо Белке про это сказку сочинить…" – мимоходом подумал он и попросил девушку позвать кого-нибудь из бригады, принимавшей Тернера, когда тот сгорел.
"В сущности, никто не говорит о нем, как о возможном убийце, – думал Марк, устроившись в ожидании на белом больничном стуле возле окна и вспоминая один за другим все сегодняшние разговоры с пилотами и диспетчерами Центра. – Говорили действительно разное, но… Идти и убивать?.. И потом, какое это все имеет отношение к генетикам? Ведь никто и словом не обмолвился… Впрочем, тут, похоже, не очень-то друг другу в души лезут…"
Минут через пять к Мельгошу подошел высокий сутулый человек в белом халате, с длинными руками, длинным лицом и длинным острым носом.
