Светлой памяти Сергея Филимоновича Глазунова (26.12.1949 – 09.03.2007), русского, советского и российского журналиста-пахаря, основателя и главного редактора газеты «Опасная ставка» (1995 – 2001), где и были в своё время опубликованы некоторые фрагменты «разноцветных тетрадей».
Когда ты стоишь у голодной стены,
Когда вместо солнца сверкает петля.
Когда ты увидишь в своих глазах ночь,
Когда твои руки готовы к беде.
Юрий Шевчук,
«Предчувствие гражданской войны».
Я находилась в организации с синими, облупившимися стенами. И вдруг у меня началась рвота! За какие-то несколько минут из глотки вышел весь мой желудочно-кишечный тракт, а самым последним – кишечник в вишнёвой венозной крови. И я подумала: как же я теперь смогу жить без своей пищеварительной системы?
…Я проснулась. Какие же страшные у меня сны, – как и моя жизнь! Когда я оканчивала школу, то говорила себе перед засыпанием: пусть мне сегодня приснится что-нибудь ужасное, чтобы проснуться, понять, что это сон и обрадоваться!
1 февраля 1999, понедельник
Первый месяц года – всё! Ушёл в историю «сказочный месяц» январь. «Мы теряем лета наши, как звук».>1
Я начинаю очередную тетрадь. Я накупила их ещё в 1992 году в «Детском мире». «Канцелярский маньяк», говорила про меня Ириночка, эта благовоспитанная хамка.
А я просто, как и граф Алексей Николаевич Толстой, «люблю тетради».>2
Одиннадцать часов утра. Я сижу дома и рыдаю от горя и обиды. Я не смогла попасть к себе на работу, и это так гадко, так унизительно! Когда есть уберменши, а ты – унтерменш!>3
Ключи у меня отобрали перед самым Новым годом. Это всё из-за Летовой-старшей, да ещё и так совпало, что трёх ключей из комплекта на пятерых не хватало!
Гончарова сегодня не пришла, Шуткин на «совещании по химзаводу», Михаил Викторович ещё не приехал с работы, Лепёшка Коровья приползает (а точнее, притекает) обычно после обеда. Но я же не могу каждый раз бегать туда, как сучка!
И я поехала к Римме, родственнице.
Мой родной отец живёт в Мамонтовке, а Римма в Правде. Его адрес я знаю из судебных документов по разделу алиментов, её – из маминой красной записной книжки 70-80-х годов, где ничего нового так и не появляется.
Римма с моим отцом также не общаются.
Я ей, конечно, не нужна, хотя и больно это признать. Я утешаюсь, что мы видимся тайно.
Но вот я приехала, и Римма оказалась дома. Она работает в совхозе сменами. Я считала – потом сбилась.
– У меня телефон появился! – похвасталась я.
У Риммы голова – совершеннейшее сито. Я ведь ей и в письме отправляла, и на картонке писала, когда в конце года приезжала, а её не было, – ничего не помнит!
– Сейчас я запишу своей рукой, – и Римма вытаскивает с книжной полки толстенькую, чёрную записную книжку. – Вот, моему Серенькому подарили. Я в неё теперь буду записывать только тех, кто нравится. Так, на букву «П»…
И я продиктовала свой служебный телефон.
– А то будем мы с Сереньким расписываться, – вдруг мне свидетель понадобится?!! Так я тебе и позвоню! Потом зайдём сюда, винца выпьем…
– Рим, я только по будням могу.
– Так это, Алин, не скоро, ещё не скоро! Сначала надо свечки в Сергиевом Посаде поставить и за себя, и за Серёжку! Нам же сделали!
На работу сегодня не пошла. Меня выживают, ясное дело.
Поехала на Ивантеевку. Обошлось без покупки билета, хотя молодая, красивая девушка-кондуктор и смотрела на меня укоризненно. Добралась до Переезда, побродила там в снегах, а обратно пошла пешком.
Очень это тяжко, по кромке страшной дороги. А небо серое, низкое.
С утра Михаил Викторович с Шуткиным пошли штрафовать завод по переработке вторичных драгоценных металлов. На «Волге» поехали. Меня с собой не взяли, а то я бы с удовольствием.
Вернулись они после обеда, я как раз пришла.
– Иди, подписывай протокол, – сказал Михаил Викторович.
– Подожди, дай ей хоть раздеться.
Ура, деньги будут!
Лепёхина, наверное, как сам Явлинский, в партии которого она чалится, хочет за пятьсот дней поднять экономику в одном доверенном ей Обществе охраны природы.
Опять Лепёшкина приходила. Села к нашему мышиному телефону с чёрными кнопками и давай в Москву по коду звонить!
Но быстро ушла.
– Сафронов всё не чешется, – злилась Лепёхина. – Я ему уже сказала: если в феврале денег не будет, то всё, ключи на стол!
– Ой, да, Галина Георгиевна! – кротко подхватила её дворовая девка. – Февраль, он же вообще…
– Вот сейчас счёт за коммуналку выставят, – стонала Лепёхина. – И за телефон. Это же телефон администрации района!
– Да, его всё время подслушивают по параллельному, не говорим ли мы плохо про мэра!
– Сыроежкин деньги им отправил, но они их не получили.
– Конечно, если Лепёшкина будет по коду звонить, то отключат!
– Но у неё нет телефона! – запричитала Лепёхина.
– Странно, что у неё нет телефона! Явлинский жмотничает?
– Так он же дорого стоит! А она сейчас – без работы!
Вот тупая сука! Я накосячила с телефоном – у меня сразу же ключи отобрали! Ещё скажут, что это я по межгороду звоню!
7 февраля 1999, воскресенье
– А Летиха твоя, что к тебе не ходит? – с издёвкой спросила мама.– Значит, мать внушила ей, что ты – плохая!
8 февраля 1999, понедельник
Когда провалишься сквозь землю от стыда,
Иль поклянёшься: «Провалиться мне на месте!»
Владимир Высоцкий,
«Марш Антиподов».
В январе я была счастливым человеком. Каждый вечер, ложась спать, я радовалась тому, что наступит завтра, и мне надо будет идти на работу. А сейчас… эта травля…
Прихожу сегодня на работу, а там одно бабьё: Лепёхина, Гончарова и Надежда Антоновна, фамилии не знаю, главный бухгалтер Общества садоводов и огородников. И Лепёшка Коровья подленько так рассказывает всю нашу подноготную, всю нашу «бухгалтерию». И не замечает за собой, что довольна своим положением!
– А заработать у вас никак не получалось? – деловито спрашивает соседка по этажу.
– Я составила протокол… составила ещё один протокол… но они у меня не прошли.
– А девочки бедненькие, сидят здесь, как птенчики!!! – заголосила баба.
Мне хотелось всех убить!!! И в первую очередь – садоводиху, а уж потом – Лепёхину. Сука-а!!! Суки-и!!!
Перед обедом мы с утра сидели все вчетвером, – Шуткин, Лепёхина, Гончарова и ваша покорная слуга, как танком вплыла Надежда Антоновна.
– Вы двести рублей не разменяете? – нагло, с издёвкой спросила она.
Немыслимые деньги! Больничная санитарка, гардеробщица получают в месяц меньше! В регистратуре – 83 рубля 49 копеек!
И все надменно промолчали. Мол, старая сука, тебе же обо всём сегодня доложили, какие размены крупных купюр?
– Значит, никто? – сделала «контрольный выстрел» бухгалтерша и надменно удалилась.
Это я зафиксировала во время перерыва, когда не обедаю, а просто отливаю в раковину немного жидкости из супа, чтобы мама не орала. А в два часа дня прихожу, у Лепёхиной – совещание. Как комнату в администрации получили, сразу к ней народ зачастил. И кому она нужна?
