…Еще успел поколобродить с Гришаней в Бессарабии, а в пятнадцатом попал на театр Первой Мировой, где приобрел кой-какие военные навыки, так пригодившиеся ему впоследствии, и познакомился со старшим унтером Семой Буденным, с каким вместе ходил на германца и на баб, причем в обоих случаях ничуть не уступал бравому георгиевскому кавалеру (боевая, на крови, пороховой гари и бабах настоянная дружба их, с перерывами, разрывами, партийными и личными разногласиями, ссорами, мордобоем и неизменными, в конце концов, примирениями тянулась вплоть до самой смерти Семена).
…Был одним из тех, кто подкармливал Ильича в Разливе и снабжал его свежей прессой и бюджетными проститутками (вождь не признавал чрезмерных трат и ревностно пекся о благополучии партийной кассы) – о чем Ленин, несмотря на дикую занятость, помнил всегда, и частенько, поглаживая теплую округлость чайного стакана, с мечтательностью в прищуренных глазах, задушевно картавил:
– А где это наш чудесный украинец? (Хотя Дед рожден был ссыльными в Туруханском крае и ни один из зачавших его людей не имел никакого отношения к Малороссии – тут повинны, видимо, оказались запорожские усы, какие так любовно носил он). Распорядитесь-ка, товарищ Фотиева, отправить ему основательную, всестороннюю, так сказать, продовольственную посылочку.
…Но «посылочке» долго пришлось бы искать своего адресата – Дед снова внял бою военных барабанов и, в рядах Первой Конной, под предводительством старого друга Семена сеял сумбур и ужас в неприятельских и собственных рядах (будучи в подпитии, он, подобно берсерку, впадал в глубокий транс и крушил всех подряд, не разбирая партийной, социальной и идеологической принадлежности). Тогда же за беспримерную и жуткую храбрость Дед принял из рук Буденного наградной маузер с почетной, на золотой пластине, надписью – и с оружием этим расставался крайне редко.
…Как раз в ту лихую годину Дед, если можно так выразиться, комиссарским своим концом положил начало всей нашей – огромной теперь – семье, приженившись на случайно спасенной им от изнасилования молдаванке и произведя с ней на свет троих из своих многочисленных и мультинациональных детей.
…Обучаясь в Военной академии РККА, оригинальностью тактического и стратегического своего мышления, а также умением пить семеро суток подряд, не теряя при том ясности ума, физической силы и охоты до женского пола, приводил в изумление, замешательство и восторг образованнейших, еще царской формации, генералов. Именно из их аристократических уст впервые было исторгнуто оно – грозное прозвище «Дикий профессор», закрепившееся впоследствии за Дедом и прогремевшее на всех континентах мира.
…Три квартала гнался пустынной в ночи улицей за Наркомом Просвещения, костеря его графоманом, пидорасом и фраером, и лишь случай (Дед впопыхах не захватил с собой маузер), да умение не по-интеллигентски быстро бегать сохранили Луначарскому жизнь. Однако, и то сказать: карточные долги – дело чести, и отдавать их желательно вовремя.
…В тридцать втором, будучи в дугу пьяным и особенно оттого страшным, ворвался в кабинет Ежова и со словами «Люди с голоду мрут миллионами, а ты тут, ****аврот, коньячком балуешься?» дал «любимцу народа» в морду, выбив ему сразу шесть зубов. Случись это четырьмя годами позже и не будь Дед троюродным дядей потенциального Наркома и крестным отцом его дочурки – тут бы и сложить ему горячую непомерно голову. Но небо было на дедовой стороне: за «партийного хулигана» встали горой Буденный и Микоян, и в очередной раз Дед обманул неизбежную, казалось бы, в самый затылок ему дохнувшую смерть.
…В свое время едва не отнял у Сталина Надежду, и остаться бы грузину без красавицы-жены, когда б не змеиная хитрость Кобы, почуявшего вовремя опасность и уславшего Деда с партийным поручением чуть ли не на Магадан – а потом уже было не до того, кануло все в вертящемся безостановочно калейдоскопе перемен, и роман Дедов так и не состоялся.
…Сталин, к слову сказать, так и не забыл этих полутрений, и в тридцать седьмом (Надя была уже пять лет как мертва) неожиданно поинтересовался у главы НКВД на предмет «этого скандалиста, проводящего неправильную партийную линию» – но Дед к тому времени уже был в Испании, где устраивал вошедшие позже в местный фольклор, отчаянной смелости и невероятного хитроумия диверсии и пил граппу с Папой Хемом, консультируя американца по техническим моментам будущего романа «По ком звонит колокол».
…В осажденном Мадриде, после яростного артобстрела войсками Франко, ему подфартило спасти из-под обломков сметенного снарядами дома дикой и грациозной красоты девушку, смуглоликую Анну-Розу – и вскоре, влюбленный и любимый, Дед своим, если можно так выразиться, интернациональным концом дал путевку в жизнь сразу двойне.
…Франкисты одолевали. Какое-то время Дед пребывал на распутье, не зная, стоит ли возвращаться в Союз, где поджидали его два мрачных товарища: неизбежный арест и скорый, по решению «особой тройки», расстрел, или плюнуть на все и махнуть с Анной-Розой и близнецами в Америку, куда настойчиво звал Хемингуэй, всей душой своей прикипевший к «Дикому Профессору» – но ситуация в Европе и мире делалась все накаленней, Родина нуждалась в людях действия и Дед, презрев смертельный риск, с больным сердцем оставив новую семью, воротился в СССР – воротился, готовясь к наихудшему.
…Однако Сталин – он начал уже постигать масштабы непоправимого урона, нанесенного им армейской элите и всей советской военной машине в целом – принял Дикого Профессора непривычно тепло, ни единым словом не упомянув о имевшем когда-то место инциденте – и две недели спустя Дед уехал проверяющим в Белорусский Военный Округ. За полгода до рокового Июня он позвонил Верховному по аппарату правительственной связи и сказал буквально следующее:
– Коба, Гитлер обувает нас в лапти. Не верь ни единому его слову. Это проходимец, маньяк и просто скотина. Попался бы он мне в девятнадцатом… Быть большой войне, и к этой войне нужно серьезно готовиться – готовиться прямо сейчас! Где твоя политическая дальнозоркость, Коба? Гитлер гонит фуфло, а ты ведешься, как мальчик. Смотри – я тебя предупредил.
Да, Дед предупредил – но Сталин не внял, как не прислушался и к сообщениям Миши из Японии – и общеизвестно, к каким трагическим последствиям это привело.
…В сорок втором на оккупированной территории наладил работу огромного партизанского края, особое внимание уделив созданию обширнейшей сети подпольщиков. В те времена прозвище «Дикий Профессор» произносилось фашистами только шепотом и с оглядкой – настолько сильный ужас вселяла в них его бескомпромиссная ненависть к врагу наряду с изощренным мозгом прирожденного аналитика.
