Высокая рубленая изба с двускатной глиносоломенной крышей и крытой площадкой перед входом одиноко стояла на опушке берёзовой рощи. Округ неё расположились бревенчатые постройки несколько меньшего размера. Всё подворье по широкому периметру опоясывала ограда, сплетённая из тёсаных жердей различной толщины.
Изба как изба, двор как двор. Типичное славянское селище. Но одна существенная деталь всё же отличала его от прочих поселений. На несколько вёрст вокруг не имелось больше ни одной живой души. А это было уже совсем не характерно для славянского народа, который предпочитал жить сообща, образовывая крупные родовые общины. Впрочем, из каждого правила бывают исключения. Возможно, к таким вот исключениям и относились сиротливо ютящиеся возле самого леса хозяйственные постройки.
***
– Веселина, душа моя! Дома твой Яромир!
Крупный мужчина тяжело опустился на низкую скамью, стоявшую возле крытого крыльца массивной бревенчатой избы. Утерев кулаком пот со лба и откинув назад мокрые спутанные пряди русых волос, он расслаблено протянул утомлённые ноги, сбросив пыльные онучи наземь. Навалившись спиной на шероховатое бревно сруба, мужчина пошевелил усталыми пальцами, наслаждаясь прохладой зелёной травы. Несмотря на то, что солнце уже почти скрылось за горизонтом, духота стояла невыносимая, и наступающий вечер лишь слегка смягчил раскалённый воздух.
Из-за овина лениво высунулась собака. Грозно рыкнув для порядка и убедившись, что хозяин оценил её старания, пёс вновь скрылся в тени. Скрипнули подпятники двери, и на пороге появилась улыбающаяся молодая женщина лет двадцати, которая держала в руках большую глиняную крынку, наполненную до краёв терпким хлебным квасом.
– Умаялся, любый мой? На вот… попей кваску холодненького. Только что с голбца подняла…
Мужчина взял из рук жены крынку и жадно припал к ней губами, крупными глотками осушая содержимое и не обращая внимания на тонкие струйки, стекающие по бороде и усам. Наконец, утолив жажду, он, крякнув от удовольствия, поставил посудину на скамью и, прищурившись, весело посмотрел на женщину.
– Ай да милая у меня жёнушка! Ай да догадливая! Знает, что уставшему труженику надобно в первую очередь.
Мужчина встал и обнял жену, ласково поглаживая её по светло-русой косе, спадающей по стройному стану до самых пят.
– Как там Миринушка наша? – слегка отстранился он от женщины.
– Пряжей занялась, песни поёт, да тятьку с работы ждёт, – улыбнулась та, нежно проводя прохладной ладошкой по щеке мужа и вытирая капельки проступившего пота.
– Не рано ли ей за прялкой сидеть? – обеспокоился мужчина.
– Да где ж рано то? Ужо пять годочков нашей кровиночке исполнилось… в самый раз. Пойдём же, любый мой… кормить тебя буду.
Веселина (так звали женщину) потянула мужа за руку, и тот безропотно двинулся вслед, тяжело шлёпая подошвами босых ног по площадке сеней, сбитой из плотно подогнанных толстых плах. Нагнувшись, он вошёл в жилую клеть избы, едва не ударившись лбом о низкую притолоку дверного проёма, и притворно кашлянул в кулак.
– Тато пришёл! Тато!
Раздался детский голосок, звенящий от радости. Навстречу ему со всех ног бросилась девчушка в вышитой незатейливым орнаментом белоснежной рубахе, перетянутой плетёной ленточкой на поясе. Раскинув в стороны ручки, она со смехом подскочила к отцу и обхватила его колени. Мужчина поднял ребёнка и подбросил к потолку. Девочка взвизгнула от восторга и, крепко обняв его за шею, зашептала пухлыми губками на ухо:
– А я тебя давно поджидаю… я слышала, как мамка за квасом в голбец лазила. А я могу прясть уже… и репу варить научилась…
– Ах ты моя хозяюшка! – мужчина крепко прижал дочь к груди. – Помощница наша единственная…
– Это пока единственная, – серьёзно посмотрела на отца Мирина. – Мамка сказала, что скоро у меня братик будет, а потом ещё пятеро… ведь правда, ма?
– Правда, правда… – рассмеялась женщина, лукаво взглянув на мужа из-под длинных пушистых ресниц.
Тот аккуратно поставил дочку на пол и подошёл к Веселине, приобняв её за тонкую талию.
– Неужели люба моя скоро подарит мне сына? Когда же случиться сие радостное событие?
– Так, пожалуй, к зимним морозам и ждать будем, – улыбнулась Веселина, раскрасневшись от столь пристального внимания к своей женской природе. – Давай, Яромир, присаживайся… вечерять будем. А про это самое опосля поговорим.
Она тихонько оттолкнула от себя мужа, который с тяжёлым вздохом и большим сожалением выпустил жену из рук и, подмигнув дочке, уселся на широкую резную лавку. Опустив тяжёлые ладони на крепкий берёзовый стол, он с грустью в голосе произнёс:
– Жаль наши родичи не увидят, не порадуются вместе с нами, не понянчат на руках своих внуков и племянников. Всех сгубили вороги треклятые. Одни мы с тобой, Веселинушка, и остались.
– Не кручинься, Яромир! – женщина подошла сзади и поцеловала мужа в темя. – Теперь ты глава рода нашего и основатель. А родичи наши… видят они всё и радуются… там.
– Так, то-то и оно, милая, что там… – он помолчал немного и проговорил с лёгким надрывом в голосе. – Старейшина одного из родов кривичей… Берислав… пообещал принять нас. Хочешь ли ты этого, Веселинушка?
Женщина покачала головой и, наклонившись к мужу, жарко зашептала ему на ухо, обдавая щёку тёплым дыханием.
– Наш род плавян не исчез, не сгинул полностью, не развеялся пеплом среди пожарища. Ты – начало начал! Ты – продолжатель и основатель рода нашего. Ты – Яромир! Вот увидишь, возродятся плавяне, воспрянут новым семенем, расплодятся и разрастутся по родовым землям нашим. А предки наши и родичи, безвинно павшие под стрелами вражьими, помогут нам. Поднимут дух и укрепят веру. Веришь ли моему слову, Яромир?
Мужчина опустил голову на грудь, но тут же, встряхнувшись, ласково похлопал жену по руке, что мирно покоилась на его натруженном плече. И сказал с улыбкой:
– Верю, Веселинушка… верю. Наполнила ты моё сердце радостью, а дух – крепостью. Да с женою такою мне ни голод лютый, ни мороз свирепый, ни ворог злобный – никто не страшен!
А что, люба моя, не пора ли нам отужинать? А ну… что у тебя в печи? Давай всё на стол мечи!
– Репа моя там… репа!
Сорвалась с места Миринка и, опередив мать, скрылась за холщовой занавеской, что огораживала печной угол от общей горницы. Веселина только руками всплеснула, когда пятилетний ребёнок, пыхтя и покраснев от натуги, извлекал из жаровни печи средних размеров горшок, обернув его прихваткой. С трудом подтащив к столу свою ношу, Миринка пропыхтела:
– Тато, помоги… не поднять… тяжело больно…
Яромир подхватил горячую ёмкость руками и, даже не поморщившись, поставил её посреди стола.
