Словарь уфимского сленга был задуман ещё в начале 90-х годов прошлого теперь века. Я преподавал тогда на инфаке Башгоспединститута русский язык – предмет, которому на факультете с каждым годом отводилось всё меньшее количество часов, так что постепенно курс сократился до отдельных вопросов лексикологии. Однажды на практическом занятии по теме «Лексика с точки зрения сферы употребления» я обратился к аудитории с просьбой подбросить свежий жаргонный материал для иллюстрации последующих уроков. Каково же было моё удивление, когда студенты в очень короткое время собрали большую картонную коробку записей! Несколько месяцев я разбирал их и пытался как-то систематизировать. Стало очевидным, что мне, преподавателю русского языка, совершенно незнаком целый пласт русской активной лексики. Было такое впечатление, что я живу в одном мире, а мои студенты – в другом. Я стал увлечённо собирать литературу по новой для меня тематике. Тогда, после долгих лет запрета, был уже издан словарь Флегона, которого поэт А. Вознесенский называл не иначе, как Флегно, и словарь Быкова, который в то время был единственным доступным в Уфе серьёзным лексикографическим трудом, посвящённым жаргону.
Собранные материалы постепенно складывались в словарь, который составлялся с соблюдением двух основных принципов. Во-первых, включались сленговые слова, которые употреблялись жителями Уфы и её окрестностей на момент записи, то есть выдерживался принцип единства времени и пространства. Я и сейчас уверен, что создание всеохватных словарей, включающих массу разносортного материала без учета места и времени употребления лексических единиц, затрудняет работу исследователя, приводит к непониманию путей развития лексической системы языка, в частности, развития семантики слова. Во-вторых, я считал, что язык необходимо изучать в сплошном потоке без всяких усечений, и поэтому включал в словарь любой ненормативный материал, даже если он содержал слова, непристойные для произношения в обществе. И до сих пор я убеждён, что раз подобная лексика существует в языке, значит, она выполняет присущую только ей функцию и имеет право на существование. Вопрос же правомерности употребления таких слов в той или иной ситуации не является чисто филологическим, для его решения необходимо приложить усилия не только лингвистов, но и педагогов и юристов. В то время я недостаточно владел терминологией субстандарта, к тому же в литературе существовала полная терминологическая неупорядоченность в этой области исследований (в какой-то мере она сохраняется и сейчас), поэтому в словарь уфимского сленга включались все ненормативные слова. (Хотя уже тогда, рассматривая жаргон и сленг как терминологические синонимы, я для себя различал разные группы единиц, которые условно обозначал как сленг 1 и сленг 2.) Теперь я понимаю, что интуитивно было принято правильное решение, поскольку в субстандарте много периферийных явлений и в зависимости от условий употребления одни и те же единицы могут выступать как жаргонные, сленговые или просторечные.
В 90-е годы издаваться было очень трудно, да и дорого. Поэтому было решено ограничить первое издание устойчивыми сленговыми выражениями, и такая работа была завершена к 1995 году, но не увидела свет. Сейчас я этому даже рад, но в то время, когда каждые полгода кого-то выбирали во власть, я исходил много избирательных штабов, пытаясь найти деньги на издание своей брошюры. Люди удивлялись, смотрели на меня как на ненормального, и на этом всё заканчивалось: деньги были нужны всем.
Только в 2000-м году удалось выпустить первый вариант словаря, который назывался «Словарь устойчивых выражений уфимского сленга». Эта тоненькая книжка в сто двадцать страниц содержала 1340 лексических единиц и включала также рисунки студентов-худграфовцев, проиллюстрировавших отдельные выражения, а также обратный словарь уфимского сленга, который, как я считал, может показать активность различных сленговых словообразовательных моделей и выявить продуктивные сленговые суффиксы. При всём лексикографическом несовершенстве и наивности, это издание дорого мне. Помню, как я боялся, когда начались возмущённые звонки депутатов нашего Курултая моему руководству по поводу выхода в стенах университета столь неприличной книги, но время уже было другое, и меня отстояли. Позже, когда я стал издавать свои словари на более высоком профессиональном уровне, меня всегда удивляло, что первая книжка запомнилась читателям сильнее, её передавали друг другу, цитировали на молодёжных форумах, на неё ссылались, отмечая «любимые страницы». Ничего подобного с другими изданиями уже не происходило, может быть, потому, что, боясь нездорового интереса, я стал более осторожно включать в словарь матизмы.
Вторая книга – «Словарь уфимского сленга» – вышла в 2001 году и включала в себя 4200 слов и устойчивых выражений. В качестве приложения приводился список неофициальных наименований г. Уфы. Прошло совсем немного времени, и уже мало кто сомневается, что сленг достоин серьёзного изучения, но тогда в предисловии я пытался «защитить» сленговую лексику от навязанных штампов. Приведу небольшую выдержку, которая и на сегодняшний день мне кажется актуальной.
«Распространённым является мнение о том, что сленг – это слова-однодневки. Сленговые слова живут ровно столько, сколько существует на них мода, а следовательно, это не что иное, как безделки, засоряющие язык. «В отличие от подлинных слов языка арготические словечки почти все ежегодно выходят в тираж. Они недолговечны и хрупки», – писал К. Чуковский [Чуковский: 568]. Это утверждение несправедливо уже потому, что никто ещё не прослеживал, как долго «живут» сленговые слова. Определённая часть лексики, действительно, быстро выходит из употребления, другая же часть проходит длительный путь развития. К примеру, К. Чуковский в середине 60-х гг. ХХ в. предполагал, что слова рубать и башли уже в 1975 году либо вовсе забудутся, либо отодвинутся в разряд старомодных, однако и в XXI в. они активно используются, получая новое семантическое и формально-модификационное освоение; сленгизмы типа мент, клёвый, бабки, стрелять функционируют уже не одно столетие, а слова спеться, двурушник, бракодел вошли в литературный язык и не воспринимаются как сленгизмы. Причиной возникновения мифа о недолговечности сленга послужило то, что субстандарт является более подвижной, более динамичной системой, чем стандарт. В литературном языке происходят те же процессы: идёт обновление лексики, часть слов уходит в пассивный запас, другая часть входит в актив, возникают неологизмы, модные (частотные в употреблении) слова литературного языка постоянно сменяют друг друга. Но, благодаря особенностям функционирования нормированной лексики, эти процессы имеют более длительный характер и потому менее заметны.
