Февраль 2006
– Рауш, – произнес голос в мобильном Холлис Генри. – Из «Нода».
Она зажгла ночник – свет выхватил оставшиеся с вечера банки из-под пива «Асахи драфт» из магазина «Pink Dot» – и позавидовала ноутбуку, продолжавшему мирно спать под обклеенной стикерами крышкой.
– Здравствуй, Филип.
Филип Рауш был редактором «Нода», на который Холлис сейчас работала, то есть ее начальством – в той мере, в какой у нее вообще было начальство. Именно в результате их первого (и пока единственного) разговора она прилетела в Лос-Анджелес и поселилась в отеле «Мондриан», хотя решающую роль сыграло состояние ее финансов, а не его сила убеждения. По тому, как Рауш произнес название журнала – словно ставил голосом кавычки, – Холлис чувствовала, что общение с ним скоро набьет ей оскомину.
Из ванной, негромко обо что-то ударившись, прикатил робот Одиль Ришар.
– У вас там три часа ночи, – сказал Филип. – Не разбудил?
– Нет, – солгала Холлис.
Собранный целиком из белых кирпичиков «Лего», робот Одиль передвигался на белых пластмассовых колесиках с черными шинами, а на спине у него было привинчено что-то вроде солнечной батареи. Устройство беспорядочно, хотя и с заметным упорством, каталось по ковру. Неужели где-то можно купить исключительно белое «Лего»? Здесь, среди множества белых вещей, робот смотрелся как родной. Приятный контраст с эгейской синевой ножек стола.
– Они готовы показать его лучшее творение, – сообщил Рауш.
– Когда?
– Сейчас. Она ждет вас в своей гостинице. В «Стандарте».
Знакомый отель. Полы в нем устланы синим искусственным газоном. Всякий раз, оказываясь там, Холлис чувствовала себя последним старьем. За стойкой регистрации было что-то вроде огромного террариума, где девицы неопределенной этнической принадлежности в бикини возлежали, будто на пляже, или штудировали толстые глянцевые учебники.
– Вы заплатили за гостиницу, Филип? Деньги за номер сняли с моей карточки…
– Все улажено.
Она не поверила.
– Дедлайн уже назначен?
– Пока нет. – Рауш громко втянул воздух между зубами – где-то в Лондоне, о котором ей не хотелось даже и думать. – Выпуск отложен. До августа.
Холлис еще не встречала никого из сотрудников или авторов «Нода». Она догадывалась, что это европейский аналог «Wired», хотя, само собой, никто так впрямую не говорил. Бельгийские деньги через Дублин, редакция в Лондоне… а если не редакция, то по крайней мере этот Филип. По голосу ему можно было дать лет семнадцать. Да, семнадцать лет – плюс хирургическая операция по удалению чувства юмора.
– Куча времени. – Холлис и сама не знала, что имеет в виду, но смутно задумалась о своем банковском балансе.
– Тебя ждут.
– Ладно. – Она зажмурилась и захлопнула сотовый.
Интересно, подумала Холлис, можно ли жить в таком отеле и формально оставаться бездомной? Судя по всему, ей это вполне удалось.
Лежа под белой простыней, она слушала, как робот француженки во что-то врезается, щелкает, поворачивается. Очевидно, его запрограммировали, как японский пылесос: натыкаться на все подряд, пока работа не будет выполнена. Одиль сказала, его назначение – собирать данные с помощью встроенного блока GPS; видимо, он этим и занимался.
Холлис села, шелковистая ткань соскользнула на колени. Снаружи ветер отыскал новый угол атаки на окна. Рамы и стекла жутко задребезжали. Любая местная погода с четко выраженным характером не сулила ничего доброго. Завтрашние газеты непременно напишут о ней в том же тоне, в каком сообщают о небольшом землетрясении. Пятнадцатиминутный ливень, и центр Беверли превращается в грязевое озеро; валуны размером с дом величаво сползают по склонам на оживленные перекрестки. Однажды Холлис уже довелось это застать.
Она встала с кровати и пошла к окну. Главное – не наступить на робота. Отыскала шнур, раздвигавший тяжелые белые шторы. Шестью этажами ниже рвались и метались пальмы, словно мимы в танце, изображающем мучительную смерть от фантастического морового поветрия. Десять минут четвертого, утро среды еще не настало, а из-за урагана на Сансет-Стрип – ни души.
Не думай, сказала она себе. Не проверяй электронную почту. Иди прямиком в ванную.
Пятнадцать минут спустя, приведя себя в относительный порядок и, как всегда, оставшись недовольна результатом, Холлис спустилась в вестибюль на лифте Филиппа Старка[1]. В какой-то статье о Старке она читала, что у дизайнера есть устричная ферма, где в специально изготовленных стальных рамках выращивают идеально квадратных устриц.
Двери плавно разъехались. На открывшихся просторах царило бледное дерево. На пол откуда-то сверху проецировалась платоновская идея маленького восточного ковра – стилизованные закорючки света напоминали чуть менее стилизованные загогулины крашеной шерсти. Холлис когда-то слышала, что изначальный смысл такого орнамента – не оскорблять Аллаха изображением живых существ. Она быстро прошла по световому ковру к выходу.
Из стеклянных дверей дохнуло жаром подвижного воздуха. Гостиничный охранник – блютусовская гарнитура в ухе под выбритым виском – глянул на Холлис и что-то спросил, но все утонуло в шуме ветра.
– Нет, – ответила она, предполагая, что он спросил, подогнать ли ее автомобиль или вызвать такси.
Одна желтая машина уже стояла у входа. Водитель, кажется, уснул и, наверное, видел во сне родной Азербайджан. Холлис прошла мимо. Странное возбуждение взметалось в ней от порывов ветра, который мчал со стороны магазина «Тауэр рекордс», словно реактивные струи от чего-то большого, готового взмыть в воздух.
Охранник что-то крикнул вдогонку, но адидасовские кроссовки Холлис уже нашли тротуар, пуантилистскую абстракцию затоптанной жевательной резинки, и чудовище по имени «Мондриан», раззявившее парадные двери, осталось позади. Холлис застегнула молнию на толстовке и зашагала не столько в направлении «Стандарта», сколько прочь отсюда.
В воздухе тучами жалящих насекомых носились сухие пальмовые волокна.
Ты спятила, повторяла она на ходу. Хотя сейчас все выглядело вполне мирно, умом Холлис понимала, что выбрала не самое спокойное место для прогулки. Одинокой женщине, да и вообще одинокому пешеходу, лучше бы не ходить здесь ночью. Впрочем, сама погода, устроившая очередное безумие в Лос-Анджелесе, притупляла чувство опасности. Улица была совершенно пуста, как в кино: еще секунда – и топнет Годзилла. Трещали пальмы, воздух бился в судорогах, а Холлис под черным капюшоном решительно шла вперед. То и дело о щиколотки хлестали листы газет и рекламные листовки клубов.
