– Твой выход, Алекс! – выкрикнул, словно швырнул мне слова в лицо Артур, и я, только заслышав первую, еще совсем медленную, ритмичную дробь барабанов, сыпавшую сухим горохом на деревянный пол нашей мини-сцены, шагнула в слепящий свет рамп за бархатный чёрный занавес, словно вышла из ночи в невыносимо яркий и жаркий день.
Отсчитывая жёсткий и частый ритм про себя, я застыла сначала на несколько секунд, раскинув руки, как крылья, и почувствовала, как тугой гул мужских голосов в зале стал стихать, замирая. А затем, очень чётко и ещё пока совсем спокойно начала отмерять круги грудью: «Вперёд – вверх – точка, вправо – вверх – точка, назад – выгнула спину кошкой – точка, влево – вверх – точка», и так несколько барабанных проигрышей, чтобы гудящий и пьяный зал нашего ночного клуба утих, начиная следить за ритмичными кругами, которые выписывает моя грудь, сверкающая разноцветными бусинами и золотыми монетами. Босые ноги стоят крепко на полу, и вся я – древняя восточная статуя, у которой как будто ожил только верх выше талии, в воздухе плавно и легко парят руки, словно плетут невидимые сети, а лицо ниже глаз я закрыла чёрной полупрозрачной вуалью, отчего, я не сомневаюсь, мои подведённые чёрной сурьмой глаза горят яркими изумрудами в плотных густых сумерках затемнённого зала. Я чувствую, как скользкие, будто ночные насекомые, взгляды, спускаются вниз по моему лицу, шее, декольте и оседают на моей подрагивающей в ритме танца груди, укутанной медовым светом прожекторов.
Я делаю небольшой шаг вперёд, и моя обнажённая нога, покрытая несколькими слоями тончайшей прозрачной ткани, выныривает из морской пены своих покровов, а на лодыжке начинают мелодично позванивать крошечные марокканские бубенчики на тяжёлом серебряном браслете. Повинуясь магическому ритму египетских барабанов я снова замираю и выдыхаю животом, отчего все глаза в зале, не отрываясь, следят за движениями моего гладкого полукруглого животика, и скатываются всё ниже, я это знаю наверняка – по тайной дорожке туда, где под мягкой округлостью плоти, на самых краях бедренных косточек натянут прохладный шёлк моих шальвар.
Я на секунду замираю, чтобы сделать передышку перед нарастающим диким темпом ударных, и вдруг мои глаза в безликой замеревшей толпе упираются прямо в Него. Приглушенный свет над столиком освещает его словно выточенное из камня лицо, мужественный подбородок с небольшой щетиной, прямой нос с горбинкой и холодный и надменный, словно уже успевший устать от всех зрелищ мира, взгляд. Он сидит, свободно развалившись в английском резном кресле, широко расставив длинные стройные ноги в голубых джинсах, на нём обычная светлая футболка с логотипом Gucci, и в руке он сжимает запотевший тумблер с виски. Кубики льда поблескивают в прозрачном бокале, тают, перемешиваясь с драгоценным янтарным напитком, и я сама вдруг понимаю, что я как маленькая льдинка на горячем солнце, уменьшаюсь и таю от его надменного и насмешливого взгляда…
Мои щёки под вуалью начинают пылать, плечи загораются, словно на них накинули огненную шаль, а живот становится вдруг необыкновенно пустым, как лёгкий, надутый гелием шарик. Я делаю второй шаг, и все драгоценные камни и монисты начинают звенеть в одном ритме с барабанщиком, словно выступая с ним в дуэте. Теперь моя грудь – живот – бёдра двигаются поочередно, словно сами задают ритм танца, пока ещё не так быстро, но теперь я – картина, а музыка в клубе – только обрамляющая меня рама. Сотни часов тренировок перед зеркалом в зале, и теперь всё моё тело – это пластичное полотно, на котором я выписываю свой убыстряющийся с каждой секундой ритм.
Мои бёдра повторяют первобытную тряску, отточенную теперь до совершенства, его глаза всё так же устремлены на меня, он не в силах оторваться от перекатов мускулов под моей гладкой кожей на груди и животе, а я танцую сейчас только для него. Переливаясь всеми красками мира, звеня сотнями золотых монеток и бубенчиков, я прохожу вдоль края сцены, свысока глядя на толпу сгрудившихся здесь моих поклонников и постоянных клиентов. Я подхожу к одному из них – стильному бизнесмену в дорогом костюме, который старается не пропускать моих выступлений по четвергам, встаю на колени и выгибаюсь назад на спину, откинувшись на свои пятки, не переставая задавать ритм животом и грудью. Мои длинные волосы разметались по деревянному настилу шёлковыми змеями, а я вижу, как мужчина, не моргая и не в силах отвести взгляд, смотрит на мой плоский живот и туда, что сейчас скрывается под тонкими полупрозрачными подъюбниками. Я перекатываюсь ближе к краю сцена, подставляя ему своё обнажённое бедро, стянутое резинкой шальвар, и чувствую, как жёсткая и хрустящая купюра, просунутая под нитку, приятно царапает мою кожу… Сидя на бёдрах, я продолжаю танцевать свои барабаны, укутывая поклонника шалью волос, и приближаясь к нему настолько близко, чтобы он смог почувствовать и увидеть малейшие капельки прозрачного пота, уже начинающие собираться у меня в ложбинке между грудей.
Делаю перекат и, повернувшись спиной, исполняю бешеную тряску ягодицами уже перед другим зрителем, на мгновение присаживаюсь на бёдра, и кладу ему голову на плечо, одновременно чувствуя его большую и властную ладонь, оттягивающую бретельку лифа, и засовывающую мне под неё стодолларовую купюру.
– Спасибо, сладкий, – шепчу я ему на ухо, и резко вскакиваю на ноги, чтобы продолжить собирать дань со своей паствы на сегодня.
Еще несколько минут, и я стою в центре сцены, словно разрываемая на части гулкими ударами, мои волосы разметались в разные стороны, как языческое пламя, моё тело свободно и расслаблено, как древний ветер, я слышу последний удар барабана и замертво падаю здесь же, на пол, словно умерев с последний затихшим звуком в зале. Несколько секунд в клубе царит звенящая пустота, пока и она не разбивается на осколки громким улюлюканьем и топотом ног об пол.
– Наша прекрасная Аиша, поприветствуем ещё раз, господа! – объявляет напоследок Артур, пока я убегаю со сцены, сжимая в ладонях горсти смятых купюр, а за мной плывёт шлейф из развивающихся юбок…
Я сижу в своей импровизированной гримёрной – в задней комнате за баром, которую переоборудовали под костюмерную. Кирпичные стены, ряд трюмо с зеркалами, со слепящими глаза галогеновыми лампами и простые вешалки из Ikea на колёсиках, куда мы с девочками вешаем свои костюмы. Снимаю свою вуаль, промакиваю ватный шарик косметическим молочком и только собираюсь начать стирать с лица толстый слой макияжа, как в нашу раздевалку заходит владелец нашего клуба «Нью-Йорк 56» и по совместительству мой импресарио Артур со словами:
