1.
Кровавая Эос1 предвестница Борея2
Добавила пурпур прибрежным берегам,
Уже с рассвета шум в жилище Тиндарея3
И полон дом гостей, с утра поднявших гам.
Виновницей подобного скопленья
Всех тех людей, пирующих три дня уж,
Явилась сила, что разит без сожаленья,
Прекрасна дочь царя, и выдается замуж.
Елена имя ей, и говорят, что Афродита4
В ее присутствии лишь старшею сестрой,
Смотрелась бы на фоне ее вида
Надолго потеряв божественный настрой.
Со всех концов морского побережья
Собрались греческих племен мужи.
Герои, воины, цари – в надежде,
Елены руку честно заслужить.
Тут Менелай5, брат гордого Атрида,6
Благоразумный, честный Диамед,
Гигант Аякс, что сын Теламонида,
Отважный воин – рослый Филоктет.
И затянулись долгие смотрины,
Пред выбором Елены все равны
И претендентов игры не безвинны,
В любовной битве мелочи важны.
Метали копья, дротики и диски
И кто-то, выделяясь из толпы,
Бросал всех дальше, а его завистник,
С ума сходил, отстав на пол стопы.
И в спор, словно в огонь, добавив масла,
Пролил слова хитрейший Лаэртид7:
«В вопросах брака, тела мощь напрасна,
И каждый в этом пусть себе не льстит.
Над нами, впрочем, сжалились и боги
И юный друг Патрокл8 вам объяснит,
Как изменились состязаний всех итоги,
Коль был бы на пиру младой Пелид.9
Ведь говорят: он сын самой богини,
Пелей его отец: герой и аргонавт,
Предсказано, что Ахиллеса имя,
Своею славою затмит отца талант.
Все дружно согласились с Одиссеем
И спор, едва начавшись, вмиг угас,
И на кифаре, созданной Орфеем10
Спел кифаред11, когда закат погас.
2
И только Менелай не знал покоя,
Его известный мучил лишь вопрос:
Кого избрала в царственных покоях
Себе в мужья, прекрасная из роз.
Не в силах этих мыслей превозмочь,
Царю Итаки их поведал, полагая,
Что тот сумеет, как всегда помочь,
Понять, что страхи лишь возня пустая.
И Одиссей, чья мудрость много стоит,
Искусно все Атриду пояснил:
«Отца Елены брак лишь с тем устроит,
Кого народ признал, и полюбил».
Ведя беседу эту, в масличную рощу
Вошли друзья протоптанной тропой,
Безлюдно было там, и говорить попроще,
Но громкий смех нарушил их покой.
И вскоре замелькали силуэты,
И белых платьев стройные фигуры,
И на тропе, как говорят поэты,
Возникли две прекрасные натуры.
Одна из них – конечно же, Елена
(И, несомненно, даже Афродита,
Чья мать была сама морская пена12,
Из ревности на дочь царя сердита).
Елена взгляд надменный, ниц не опустила,
С насмешкой встретила нежданную препону
И сознавая чар своих наличие и силу,
Сказала: «Что, Менелай, увидел ты Горгону13,
Чей взгляд ужасный в камень превращает?»
Смутился юноша, не зная, что ответить,
Еще чуть-чуть и он, как снег растает,
Смотреть на солнце больно, что так светит.
Но Одиссей стрелой Эрота14 не был ранен
И сохранил на все свой трезвый взгляд.
Сказал: «Раз вид твой превращает в камень,
Глаза подруги может к жизни возвратят?»
От этой дерзости вся вспыхнула Елена:
«Так обратить насмешку в помощь другу,
Каков наглец – такую совершить подмену,
Ее презреть и выбрать лишь подругу».
А спутнице ответ пришел по се́рдцу:
«Как мог он предпочесть ее сестре»?
И встретив взгляд внимательный и дерзкий
Смутилась вдруг, щеками запестрев.
И спохватившись, что их кто-нибудь заметит,
Вдруг оказавшись с ними рядом на беду,
Сказала тихо: «О, сестра, так долго пре́тит,
Нам с чужеземцами общаться на виду».
И лица, скрыв свои под покрывало,
Кувшины медные, пристроив на плечо,
Походкой плавною виденье уплывало,
Друзьям же было говорить о чем.
И Одиссей спросил спустя немного:
«Скажи мне друг, кто звал сестрой Елену,
Кто та, что на меня смотрела строго,
А взгляд мой натыкался, как на стену,
Когда пытался лик прозреть через хитон»?
«То Пенелопа – дочка брата Тиндарея,
Икария»15 – так молвил, подавляя стон,
Упавший духом сын царя Атрея.
1.
Тучны стада спартанского царя,
Амбары полны спелого зерна,
Хвала богам, ведь им, благодаря,
Одарена столь царская казна.
Но слишком хмур и недоволен государь,
Запасы утекают с каждым днем,
Уж сколько брошено на свадебный алтарь
И стало сватовство кошмарным сном.
Печально он глядел на скотный двор,
Где пастухи своими острыми ножами,
Свиней кололи, и повсюду несся ор,
Когда животные в агонии визжали.
«Что делать мне, скажи Агамемно́н?16
Ты зять мне, мы должны быть вместе».
Сказав так царь, едва сдержал свой стон.
«О, если б даже не был ты мне тестем
Из уваженья к роду твоему и нашей дружбе,
Готов советом я помочь, коль это нужно,
Как только ты объявишь мужа для Елены,
Тотчас освободишь себя и дом из плена.
И разойдутся те, кто счастьем не отмечен,
Попутный ветер кораблей наполнит паруса,
Тебе осталось только выйти к ним навстречу,
Назвать счастливчика – иные стихнут голоса».
Так говорил надменный царь Микен
И муж сестры Елены Клитемнестры.
От сватовства он ждал особых перемен,
Для брата не желал иной невесты.
Но Тиндарей, услышав речь такую,
Не рад был столь спасительной развязке,
Он много жил и знал всю суть людскую,
Кого-то одного не выбрать без опаски,
Чтоб остальные в гневе не восстали.
Допустим, им был избран, Менелай,
Но как другие первенство б отдали,
Не поднялся бы тут же злобный лай
И жениха бы тотчас разорвали,
А вместе с ним врагом объявлен тесть,
И это все желал бы он едва ли,
К чему тот брак, несущий гнев и месть?
Вот, если бы нашелся некто мудрый,
Кто мог бы обуздать такой раздор.
Царя Микен вопрос столь трудный
Смутил, но все ж ответ был скор.
На ум пришел сначала царь Эвбейский,
Но слишком прямодушен Паламед,
О Диамеде вспомнил вождь ахейский,
Тот справедлив, но в хитрости совет.
«Есть посреди известнейших гостей
Желающих стать новым твоим зятем,
Царь острова Итаки Одиссей,
Не силой, а умом он так блистатен.
Он хитростью похож на Автолика,
То дед его родной, кого Гермес17 учил,
Так клятвы составлять свои безлико,
Чтоб, не нарушив их, порвать, хватило сил.
И лучше бы тебе спросить его совета
Не пожалев на то любых твоих даров,
Уверен – не уйдешь ты без ответа,
Он успокоит тех, кому ты дал свой кров».
Закончив эту речь, ушел Агамемнон,
А Тиндарей устал от слишком тяжких дум,
Недолго размышлял, и погрузился в сон
И не мешал ему гостей привычный шум.
2
Дрова в камине яростно трещали
И двое у огня вели свой разговор.
Весь двор уснул – беседе не мешали,
Не стоит выносить из дома этот сор.
«О мудрости твоей, о, сын, Лаэрта,
Достигла слава Спарты берегов,
Она одна нетленна и бессмертна,
И ей одной не страшен бег веков.
И если б от меня зависел брак известный,
Увидеть бы хотел я зятем лишь тебя,
Но дочь моя, хоть видом и прелестна,
Не славы ждет, а блага бытия».
Так издале́ка начал свои мысли
Пред Одиссеем царь спартанский излагать,
Но в воздухе слова льстеца повисли,
Когда Итаки царь, позволил их прервать.
«О, если мог бы, дать совет тебе, учтивый,
То мужем лучшим для Елены был бы брат
