Макс посмотрел на часы. Профессор не просто опаздывал, он фатально опаздывал. Было совершенно понятно, что назначенная встреча не состоится.
Макс кивком подозвал официантку. Когда та подошла и подала счёт, он, ничем не выразив удивления по поводу порядка цифр, аккуратно выстроенных в ряд под не менее аккуратной и ровной горизонтальной чертой, отсчитал причитающуюся заведению сумму. Однако подумал:
«Лучше бы профессор Москаленко назначил встречу в университетской столовке»
Подняв голову, он заметил, что Марианна (имя было написано на ламинированной бэйдже) смотрит в его раскрытый тощий бумажник с какой-то грустью и состраданием, как богомольная старушка на нищего с церковной паперти. С гордым выражением лица Макс добавил к деньгам, что причитались заведению за напёрсток чёрного кофе без сахара и стакан минеральной воды без газа, выцветшую, ставшую ветхой от длительного и весьма активного обращения, десятку. Сунув бумажник в карман, Макс вышел из кондиционированной прохлады кафе на шумную улицу.
Июльская жара, городская духота и вонь выхлопных газов не стали церемониться – накинулись скопом и сразу, – едва не вдавив Макса своей обобщённой плотностью в расплавленный асфальт. Отсутствие в черте города какого-либо более-менее приличного водоёма говорило само за себя. Редкие унылые деревца и ещё более редкие островки пожелтевшей от безжалостных потоков ультрафиолета травы казались раритетами, которым не место в мёртвом царстве асфальта, стекла и бетона.
Прохожих не наблюдалось. Оно и понятно: кому захочется подвергать свой организм таким испытаниям? Солнце было активным до неприличия, даже агрессивным, несмотря на то, что часы показывали самое начало одиннадцатого. Спасительная тень имела место быть только внутри помещений.
Макс отцепил повешенные на мысик белой футболки солнцезащитные очки и надел их. Существенного облегчения зрению это не принесло.
«Итак, – стал размышлять он, – Москаленко назначил встречу в кафе, которое находится довольно далеко от университета и ещё дальше – от дома, в котором он живёт вместе с женой и двумя незамужними дочерьми. Ясен пень, боится быть замеченным кем-то. Кем?.. Скорей всего, своими коллегами, или людьми, живущими в соседних домах. То бишь, соседями. А кто его соседи?.. Всё те же коллеги – в зелёной зоне университетского городка других не селят, это закрытая территория. И мне, между прочим, туда так просто не проникнуть. А светиться Карачун не велел. Даже удостоверение сотрудника БСР запретил с собой брать, отправляя в эту странную, если не назвать дурацкой, командировку…»
Макс подошёл к таксофону и набрал номер кафедры. Трубку подняли сразу.
– Кафедра.
«Сухо, крайне сухо. Что за кафедра? Кто говорит?..Голос молодой, девичий, но злой, раздражённый. Секретарша?.. Я бы такую секретаршу уволил, будь я профессором и заведующим кафедрой уфологии» – подумал Макс и представился:
– Доцент Иванов. Можно поговорить с профессором Москаленко?
– Кто его спрашивает?
«Глухая, что ли?»
– Доцент Иванов, – повторил Макс смиренно. – Иванов Михаил Петрович, бывший ученик профессора. Из Энска.
– По какому вопросу?
«Вот зануда…»
– По личному, милочка.
– Я вам не милочка, – резко ответила зануда. – Профессор Москаленко не может вас принять.
Весело зазвучали короткие гудки отбоя.
Вот так вот! Взяла да и повесила трубку, решив, что говорить больше не о чем. Милочка…
«Сука» – мысленно ругнулся Макс, впрочем, без особенного раздражения.
Он снова стал набирать номер кафедры, но на последней цифре, передумав, ударил по рычажку и набрал другой номер – более длинный, но крепче других номеров сидевший в памяти.
– Слушаю!
Голос шефа ярко отражал специфику его профессии. В нём звучало много чего, а конкретно:
1) раздражение от частых проколов и неудач и следующих за ними разносов от высшего руководства. Как правило, несправедливых;
2) постоянное недосыпание, а как следствие – отвращение к завтракам и неизбежный в таких случаях гастрит, сопровождающийся мощной изжогой;
3) не проходящая усталость, которая не компенсируется короткими обрывками перманентно прерываемых отпусков, что также не способствует избавлению от изжоги;
4) чрезмерное употребление народных «антидепрессантов» – кофе, сигарет и некоторых других (чаще всего натощак), а это и вовсе гробит здоровье, точнее, его остатки.
– Это я, Боливар, – Макс назвался именем, придуманным только для этой операции и которое знали только они вдвоём – он и Карачун, то бишь, полковник Карачаев.
– Здравствуй, Боливар, – вкрадчиво поздоровался шеф и на всякий случай предупредил: – Говори на сленге. Что у тебя? В Багдаде всё спокойно?
Сотовый Карачуна не должен был прослушиваться, но… шефу видней.
– Как вам сказать э… уважаемый. В Багдаде сплошные непонятки.
– Что так?
– Визирь в чайхану не пришёл. Во дворце – зловредный стражник. Вернее, стражница. В гарем, думаю, пока соваться не стоит.
– Правильно думаешь. Попробуй всё-таки пробраться во дворец. Как-нибудь… через заднее крыльцо.
– Я это умею, – заверил шефа Макс.
– Звони. – Карачун повесил трубку.
Макс снова внимательно послушал короткие гудки, кивнул и сказал в трубку:
– Как только что-нибудь стоящее выясню, обязательно сообщу об этом вам, господин Карачун.
Площадь перед университетом была похожа на раскалённую сковородку. Если бросить на неё шмат сала, оно сразу зашкварчит, разбрызгивая жировые капли и чадя жёлтым дымом. А потом пару яиц, и будет прекрасная глазунья. Сверху посыпать рубленой зеленью…
Есть, впрочем, в такую жару не хотелось, мысли о яичнице с салом появились в голове Макса лишь потому, что, побродив между старинными корпусами университета и поджарив пятки на горячем размягчённом асфальте, он вспомнил о своём студенчестве…
…Оно, студенчество, было в его жизни периодом недолгим – всего два с половиной курса. Макс вовремя понял: экономика и бухгалтерский учёт – это не его, слишком скучно и однообразно, а система двойной записи, изобретённая когда-то очень давно Лукой Паччоли и практически оставшаяся неизменной по сей день, просто выводила из себя. Информация усваивалась легко, но учеба не приносила удовлетворения, и даже раздражала.
И Макс решил сменить профиль…
…Заходить в здание главного корпуса, где находилась кафедра уфологии, Макс поостерёгся. И через центральный вход не пошёл, и через заднее крыльцо. Июль – время каникул и отпусков. На кафедрах остались единицы персонала. Был бы сентябрь, другое дело! Затеряться среди сотен студентов и получить нужную информацию, прислушиваясь к разговорам, – чего проще? Сейчас действовать нужно более осторожно.
