Реальные события и вымысел взболтаны в этой книге, как водка и мартини в фирменном коктейле Джеймса Бонда. Взболтаны, но не смешаны.
Говорят, будучи на смертном одре, Бальзак обратился к лечащему врачу со словами: «Пошлите за Бланшоном!» – вымышленным персонажем «Человеческой комедии». Я мог бы послать за всеми главными действующими лицами этой книги.
Автор растворился в трёх героях – на пятьдесят процентов в Дмитрии, на тридцать – в Жоао, на двадцать – в Стивене. Однако каждый из этих героев имеет и других прототипов. Узнают ли прототипы себя? Впрочем, неважно. Когда Чарли Чаплин забавы ради принял участие в конкурсе своих двойников, который проводился в Монте-Карло, он занял там лишь третье место.
Что же касается героинь, лучше полностью исключить существование каких-либо прототипов. Иначе несдобровать.
Многое осталось за кадром. Фантазируйте!
Книга пронизана музыкой. Чтобы услышать её исчерпывающе, надо дочитать повесть до конца.
В поисках утраченного будущего
Днём полёт птиц всегда кажется бесцельным, но к вечеру движения их становятся целенаправленными. Они летят к чему-то. Так же, может быть, с людьми, достигшими вечера жизни… Бывает ли у жизни вечер?
Альбер Камю
* * *
Неутомим рой мыслей, когда отмечаешь заведомо последний день рождения.
Дмитрий стоял на крыльце своего дачного домика и смотрел, как всё сильнее наливается солнцем густая листва яблонь и груш. Как с деловым видом, покачиваясь, бегают по участку толстые дрозды-рябинники. Как то тут, то там выпрыгивают из коротко подстриженной травы и вновь исчезают в ней лягушата (и откуда их так много в этом году?). Высоко-высоко, в ветвях старого дуба внезапно разразился отрывистой очередью большой пёстрый дятел с красной полоской на голове, впервые появившийся на даче лет пять назад. Ритмично прогрохотала невидимая электричка. Именно электричка, а не товарный поезд. Ещё в детстве Дмитрий научился безошибочно различать нюансы стука их колёс. Один за другим, низко – так, что можно было хорошо рассмотреть картинки на фюзеляжах и хвостах, – пролетели, покидая Внуковский аэропорт, самолёты.
Близость цивилизации не препятствовала ощущению радости от единения с природой в посёлке Мещерском. Их звуки гармонично накладывались здесь, на этих девяти сотках, огороженных от внешнего мира коричневым забором, друг на друга.
«Интересно, когда пойдёт дождь, а ещё лучше, если гроза», – подумал мой герой. В том, что небеса низвергнутся, он не сомневался. Дожди всегда сопровождали его день рождения. Хотя в последние годы преобладали мощные грозы, за которыми было особенно приятно наблюдать из сухой беседки.
Дмитрий обожал петрикор – запах, возникающий после дождя, когда тот омывает не асфальт, а именно землю. На греческом petra – камень, а ichor – сукровица, жидкость, текущая по жилам богов древнегреческой мифологии. В зависимости от обстоятельств и атмосферы петрикор может источать как энергетику жизни, так и смерть.
Но ещё больше Дмитрий любил резкий запах озона, порой предшествующий молниям и грому, и те волнительные мгновения после вспышек молний, которые опережают гром примерно на полминуты, будь гроза в десяти километрах, и совсем ненамного, если она уже обрушилась на вас. Коль скоро молнии – побочный продукт космических лучей, ожидание грома – возможно, наше максимальное приобщение к космосу…
Журналисту Дмитрию Франку, который готовился к уходу на тот свет, 13 июля 2013-го исполнилось 53 года, и он совсем не испытывал страха перед грозой с ливнем, предсказуемо застучавшим крупными каплями по беседке.
У Дмитрия была лишь одна боязнь, как следовало из перечня фобий, где-то прочитанного, – ателофобия («страх несовершенства»), но проявлялась она до недавнего времени лишь применительно к собственноручно написанным текстам, которые он вылизывал придирчивее самых строгих редакторов. Правда, вот уже пару лет, как Франк обострённо чувствовал себя несовершенным почти во всём.
Нельзя сказать, будто он жаждал умереть. Просто череда разнообразных событий как-то сама собой подводила к этому, и теперь любой иной исход, кроме самоубийства, тем более коллективного – с друзьями, казался нелогичным, неверным.
Как там у Ходасевича?
Пора не быть, а пребывать,
Пора не бодрствовать, а спать,
Как спит зародыш крутолобый,
И мягкой вечностью опять
Обволокнуться, как утробой.
* * *
В молодости на Франка произвела очень сильное впечатление повесть Генриха Бёлля «Поезд прибывает по расписанию». В ней солдат Андреас следует на Восточный фронт, не сомневаясь, что скоро умрёт, и пытается установить, когда это произойдёт. Мысленно проезжает Краков, Пшемысль, Львов, Черновицы (так до 1944 года назывались Черновцы), Яссы, Кишинев, Никополь – и вдруг понимает, что умрёт где-то между Львовом и Черновицами. В Львове приходит осознание, что погибнет на следующий день до рассвета – без четверти шесть. Какой город находится в 40 км от Львова? Стрый.
«Я умру, не доехав до города Стрый», – говорит Андреас случайно встреченной им в Львове девушке Олине. И действительно погибает вместе с ней, когда партизаны взрывают – нет, не поезд, а легковушку, на которой парочка пытается убежать от судьбы, – возле именно этого города.
Стрый Дмитрия находился в Бразилии, где-то в самой чаще амазонских лесов, куда он прибудет в декабре.
* * *
После диагностирования у него в конце 2010 года диабета с показателями сахара 13 при заборе крови из вены натощак (норма – для несведущих – не более 6,1) Дмитрий приноровился становиться Андреасом. «Какие там 60, 70, а тем более 80 лет! Раньше всё произойдёт. Мы уже проехали Краков». Но боязнь смерти, в отличие от Андреаса, у него отсутствовала. Лекарства, снижающие уровень сахара в крови, Дмитрий отвергал, продолжал пить красное сухое вино и есть запретную еду.
Его пофигизм не был следствием бесшабашной храбрости. «Я заметил, что даже те, кто утверждают, будто всё предопределено и нам не дано ничего изменить, смотрят по сторонам перед тем, как пересечь дорогу», – заметил как-то британский физик Стивен Хокинг. Дмитрий обычно смотрел, не мчится ли на него автомобиль, но всегда игнорировал красный сигнал светофора для пешеходов на перекрестке, если машин поблизости не было. Тем же, кто недоумевал по поводу этой сомнительной «удали» и равнодушия к своему здоровью, он цитировал слова Дон Кихота, обращённые к приземлённому слуге: «Я, Санчо, рождён для того, чтобы жить, сражаясь со смертью, а ты – чтобы умирать, сражаясь за жизнь».
Несколько раз Франк воспроизводил эту цитату в разговорах с ещё одним моим героем – Стивеном Девер
