Говорят, понедельник – день тяжёлый. Не знаю, не знаю… Может быть. Но утро того памятного мне понедельника выдалось солнечным. Небо ясное-ясное! Майский воздух, освежённый коротким ночным дождём, был удивительно душист от расцветающей сирени…
Я жил тогда неподалёку от городского отдела милиции, где работал следователем. И до чего же хорошо было у меня на душе в то чудесное утро! Мог не спеша пройтись по затенённому большими старыми липами городскому бульвару, посидеть в укромном уголке на скамейке и помечтать о чём-нибудь заветном, пусть, может, и несбыточном…
Да, утро есть утро! И думается лучше. Недаром говорится, что утро вечера мудренее. Вот и ко мне в то утро пришла мысль, что не настолько уж я закоснел на своей следственной работе, как полагала моя соседка по квартире Леночка – гибкая девушка с мягким овалом лица и большими зелёными глазами. Она учительница русского языка и литературы в школе. Голос у неё мягкий, приятный. К тому же она очень красива. Вместе с её приветливой мамашей Екатериной Ивановной, весьма пожилой, располневшей седовласой женщиной, они занимала две смежные комнаты. Я – третью. Так уж получилось, что однокомнатных квартир нашему отделу не выделили, и меня, выпускника юридического института, просто-напросто «подселили». Елена, судя по всему, была не прочь завести со мной роман. А у меня он уже был, но лишь оставил в сердце боль. И, конечно, я уже стал не настолько наивен, чтобы таять от улыбок хорошеньких девушек, поэтому в обращении с Еленой, наверное, и впрямь был суховат.
«Только что-то вдруг сегодня, – думал я, – её образ словно застыл перед глазами?..»
Я поднялся со скамейки и не спеша направился к выходу. Время в запасе ещё было. Да и служба моя такая, что излишней торопливости не терпит, требует внутреннего спокойствия и уверенности. А то утро было такое замечательное! «Может, – подумал, – и весь день будет таким же?»
Так же не спеша я покинул бульвар, пересёк по белым полоскам перехода залитую солнцем площадь и через минуту был уже в вестибюле отдела. Заглянул в комнату дежурного, а там, кроме его помощника – молодого широкоплечего сержанта Кандаурова, – никого больше не увидел, хотя обычно в это время здесь можно было встретить кого-нибудь из работников уголовного розыска. Значит, ничего существенного за воскресенье не произошло.
Я подошёл к столу Кандаурова, поздоровался и спросил:
– Как дела? Где дежурный?
Сержант устало поднял на меня припухшие от бессонной ночи глаза:
– Здравия желаю, товарищ капитан. Пока всё в норме. Если до девяти не поступит заявлений, то вам сегодня лафа… А дежурный к руководству ушёл – докладывать.
– Твоими бы устами – да мёд пить! – сказал я, улыбнувшись ему. Широкое лицо сержанта наполнилось простодушной улыбкой. И в этот момент на пульте вспыхнул жёлтый огонёк «02».
Кандауров схватил телефонную трубку.
– Милиция!.. Что? А кто говорит?
Я спросил сержанта:
– Ну что?
Он прикрыл ладонью трубку.
– Муж у одной буянит…
И опять в телефон:
– Да-да… Успокойтесь, пожалуйста. Мы немедленно выезжаем.
«Вот так-то, – подумал я, – ничего себе начался денёк!» Вышел в коридор, привычно поднялся по крутой лестнице на третий этаж и зашагал в свой кабинет. Там в открытую форточку вливался всё тот же густой запах расцветающей сирени. Он снова возвратил меня к мыслям о Елене. Как любит она выискивать в её гроздьях «счастливые» соцветья!.. Вот придёт вечер, и я опять пройдусь по бульвару, накуплю для неё сирени. Пусть порадуется!
Улыбаясь своим мыслям, принялся за работу: изучал справки и протоколы, писал запросы, опрашивал свидетелей, проходивших по текущему в моём производстве уголовному делу. Ждал вечера. И дождался – телефонного звонка дежурного:
– Демичевский?.. Срочно с опергруппой на выезд!
Оказалось, сработала сигнализация ювелирного магазина «Бирюза».
Не прошло и трёх минут, а наш «УАЗик», включив сирену, уже мчался по улице. Сидели и гадали: что там, в «Бирюзе»? И самое худшее предположение оправдалось – разбойное нападение.
«Как же такое случилось?» – спросили мы в магазине. И вот что выяснилось.
За пять минут до закрытия «Бирюзы» кто-то позвонил со двора у служебного входа. Думая, что приехали инкассаторы, директор магазина Шляпникова, пожилая дородная женщина, собирающаяся через месяц уйти на пенсию, спокойно открыла дверь и… отшатнулась. Высокий молодой черноволосый мужчина с пистолетом в руке подтолкнул Шляпникову к её кабинету, рванул там со стола одну из инкассаторских сумок с дневной выручкой и перебросил сообщнице, такой же молодой смуглолицей особе, появившейся на мгновение за его спиной.
Ещё до того, как налётчик потянулся за второй сумкой, Шляпникова успела нажать потайную кнопку сигнала тревоги. Завыл «ревун». Преступник отпрянул, выстрелил не целясь и выскочил во двор. Громко хлопнула дверца машины, заурчал мотор, и через несколько секунд всё стихло…
Шляпникова выглядела испуганной, но невредимой. Только губы белые тряслись не переставая.
– Да вы не волнуйтесь, не переживайте так, – попытался я успокоить её и коротко передал в райотдел по телефону первые сведения о случившемся.
Шляпникова расстроенно всплеснула руками:
– Как не переживать?! Ведь чуть не всю выручку унесли!
Она потянулась к графину с водой. Я опередил, подал полный стакан. Пока Шляпникова пила, вместе с экспертом Губиным осмотрел и сфотографировал место происшествия. Собственно, осматривать было почти нечего. Её кабинет, где вёлся наш разговор, находился напротив служебного входа. Налётчик действительно мог за секунды осуществить задуманное.
Над столом, за которым сидела моя собеседница, ярко светила красивая хрустальная люстра. В кабинете ещё лишь один небольшой сейф да несколько стульев. Без особых затруднений нашёл на полу у окна пулю, которая попала в стенку и сколола кусочек бетона, а за косяком двери – гильзу. Следов обуви – много, но все затёртые, и разобраться в них было практически невозможно. Лишь в коридорчике у порога кабинета Губину удалось зафиксировать слабые отпечатки подошвы и каблучка женской туфельки.
Я присел к столу Шляпниковой:
