Июльское утро две тысячи четырнадцатого года началось для Красавцева Василия Николаевича, заведующего отделом по надзору за следствием и дознанием при краевой прокуратуре, необычным звонком.
Звонил председатель суда города Южного – столицы края. Он коротко объяснил, что получил недавно служебную записку от своего подчинённого. Речь шла о смерти нескольких человек за семь последних месяцев. Казалось бы, что необычного? По сводке, в городе кто-то умирает ежедневно. Но необычность всё же была: все ушедшие в мир иной проживали в одном и том же доме, были знакомы и даже общались друг с другом. Каждый из них умер по-разному: от самоубийства до банального инфаркта – и при полном отсутствии насильственных признаков. В этой связи никаких подозрений не было.
Странным, при ближайшем рассмотрении дела, было то, что каждый из погибших незадолго до смерти привлекался как подозреваемый: в краже, подлоге, мошенничестве… И на каждого было заведено соответствующее дело. А, как известно, подозрение – прямой способ психологического воздействия. Вот только кого? Дознавателей? Оперативных работников, расследующих дела? Прокурора, осуществляющего надзор?
Пролистав сводки о фактах гибели всех фигурантов записки, судья задумался. Что-то показалось ему неестественным в подобной массовой гибели проживающих по улице Атаманской, 32 – в одном доме, в самом центре города. Не имея времени и полномочий заниматься доследованием, глава судебной власти позвонил в краевую прокуратуру и попросил соединить его с отделом, которым заведовал Василий Николаевич Красавцев.
– Василий Николаевич, возьмись-ка ты за пересмотр каждого дела по деталям. Организуй надзор за уже проведённой оперативно-розыскной деятельностью, дознанием и следствием. – Судья говорил сухо и вежливо, но с определённой долей фамильярности, допустимой между представителями высокой власти в городе. – Да, и обрати внимание на то, что по некоторым из квартир, в которых проживали погибшие в этом доме, висит дело о махинации с недвижимостью и ущемлением прав несовершеннолетних. Это может явиться ниточкой, за которую стоит потянуть. Впрочем, что я тебя учу… Сам с усам. Действуй!
Красавцев, по привычке, приобретённой со студенческой скамьи, старательно стенографировал речь главного судьи во время всего разговора:
– Хорошо, Иван Иванович.
Отрапортовав высокому начальству о принятом деле, Кравцов вышел из прокуратуры и направился пешочком по главной улице города – Центральной. Нужный райотдел полиции находился в двух кварталах. Пройти к нему можно было и по другой улице, но, как истинный «южанин», Василий Николаевич необычайно гордился наличием в городе Центральной и, по возможности, прохаживался по ней.
Закурив сигарету, Красавцев оглядывал прохожих: навстречу попадались неторопливые бабушки с внуками, туристы, заполонившие город, редкие подростки, использующие утреннюю прохладу для прогулок. Лёгкий ветерок шевелил листья деревьев – широкие, тяжёлые от пыли. Они начинали свисать и скручиваться, влаги за ночь им явно не хватало. Воробьи и другие мелкие пташки, прижившиеся в кронах, перелетали от дерева к дереву, уже сейчас экономя силы, чтобы пережить летнюю истому, наливающую к полудню воздух свинцом и тяжестью. Ещё час-два, и Центральная опустеет, «выгорит» от солнечного палева. Изнуряющая летняя жара, расплавляющая асфальт, заставит искать тень вблизи фасадов домов и крон деревьев любого, кто окажется на улице после одиннадцати утра.
Поравнявшись с домом с «анжеликами» – известным всему городу, Красавцев задержался на адресной табличке на торце. На ней был обозначен номер – 32. Василий Николаевич на мгновение задумался, и тут же сработала ассоциативная память: дом с «анжеликами» – Атаманская, 32.
«Ах, так вот он тот самый дом, в котором ещё недавно проживали все погибшие…» – Красавцев замедлил шаг.
Несмотря на свою величавость, дом противно пугал. Отчего-то захотелось перекреститься. Василий Николаевич выбросил сигарету и ускорил шаг. И всю дорогу до следующего перекрёстка, на котором предстояло свернуть, он ощущал на спине неприятный холодок. Словно кто-то мог смотреть ему вслед.
Глава 1. «Похоже, у тебя перелом…»
Был жаркий майский день 2013 года, каких на юге в это время года много, и все они настораживают: а что как впереди снова безжалостная жара, как в две тысячи десятом, когда пекло топило асфальт, и «скорые» так и шпарили по закрытой для транспорта Центральной, доставляя в больницы пострадавших от обезвоживания.
Дом 32 стоял одним торцом на главной улице города, а дальним, сформированным зданием буквой «п», выходил на Атаманскую. Раньше Атаманская носила имя прославленного руководителя революционного движения Серго Шаумяна. Но после демократизации страны и возвращения к основам власти казачества, было принято решение эту длинную – от края до края города улицу – именовать как Атаманская, в честь многих прославленных атаманов края. Когда и чем была ознаменована их популярность, никто толком не знал. Но время диктует моду.
Именно на эту улицу выходил балкон девятого, последнего, этажа дома, принадлежавший квартире Уховых. Этот дом с балкончиками «анжеликами», ассоциировавшимися с известной формой женских бюстгальтеров, придуманной и всемирно распространенной французскими модельерами, возник в перестройку, когда многие бредили свободой выразить самые нелепые фантазии. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом, когда сдавали дом, улица была малопроезжей, односторонней для транспорта и сравнительно тихой. Теперь же Атаманская превратилась в трассу с незатихающим движением, раздолбанную буквально на каждом сантиметре пути. Днём тут были вечные пробки, чему немало способствовало Статистическое Управление, корнями из советских времён, и Сбербанк в самом доме.
Отсутствие паркингов у служебных учреждений вынуждало клиентов этих двух заведений бросать машины как попало и где попало, отчего по всей длине Атаманской на протяжении двух кварталов, проезд по магистрали сужался до одной машины, а нередко так даже и до её половины – из-за «тачки», приткнутой к стоящему ряду «на минуту», чтобы заплатить дорожный штраф именно в этом отделении Сбербанка, как того требовали казначеи города. Это всех злило и побуждало людей при общении с персоналом банка и между собой прибегать к ненормативной лексике.
Покоя на улице не было и по ночам: удалые байкеры и молокососы за рулём крутых иномарок, выдающие себя за автораллистов, приноровились соревноваться ночами в гонках со старта от торца девятиэтажного дома с «анжеликами» до ближайшего перекрёстка. Населявшие дом, большей частью люди знатные и культурные, на шумы и беспредел гонок, сопровождавшиеся частыми ссорами подпитых соревнующихся, реагировали как простолюдины, у которых нервы не выдерживали: кто матом, кто брошенной с балкона картошкой, кто беспомощными звонками в местное отделение полиции. Никакие меры не действовали. На порядок в городе внимание обращали только в моменты проезда по нему губернатора или других государственных чиновников. Полиция на звонки реагировала, но не выезжала, потому что знала, что безобразничают чаще всего сынки «слуг народа», а с них даже взятки не возьмёшь за нарушение общественного порядка. Чего тогда мотаться по ночам, тратить государственное горючее? А картофель и маты заканчивались по истечении половины ночи. Впрочем, как и энергия соревнующихся.
