Уж на кону семь жизней было, и снова прикуп тасовать, а жизнь всё так же не постыла, когда по-белому считать, а что ей, жизни – бесконечность, так бесконечна вне и нет: глядишь вперёд – маячит вечность, глядишь назад – там тоже свет; пусть разум щедро дан натуре затем, что милости не ждёт, но безотказно по фигуре мне отраженье возраст шьёт. Книга содержит нецензурную брань.
Тот, кто на счастье уповает,тот для улыбок не созрел,и гонит жизнь от края к краюволны свершений беспредел;но не жестокость, и не жалость,под вечности зазывный вой,одна лишь радость не бояласьнаедине побыть со мной.
Фёкла – фаворитка фантазийного фасона. На ферме в фате с фестонами фланирует, на фатере в фижмах фиглярничает.Фёдор финтит, фистулой фикает форте: фофан-фофан, а фрукт фуфыристый, – на Фёклу фукает, а Фаину фрахтует.
Сорвавшись с Пановой свирели, истаял в пагубном сиротстве, уже обратно не вернётся, ни птичьим криком, ни капелью, – звучал, покуда сил хватило, пока гармония питала, но плохо начинать сначала, когда от сердца не поётся; вздыхает Крыс, и плачет Крот, а может, всё наоборот…
Игорь представил, как неопрятные дворовые рэперы, размешивая воздух перед собою растопыренными пальцами, читают: «Уш мы цем же будем хвастати? Ишша нету у нас золотой казны, ишша нету у нас молодой жоны, ишша нету у нас быка кормленого, ишша нету у нас коня ежжалого, – только есь у нас ёдна сёстриця, ишша та же Еленушка Петровна-свет; как нихто не видал в едной рубашецьки, а в едной рубашецьки, без поеса, а в единых цюлоциков, без чоботов*…»
История о том, как Мышонок нашёл друзей – Пищонка и Горшка, и о том, что не бывает страшно, когда рядом друг, и о том, как приятно помочь маме, и о том, что любовь всегда побеждает эгоизм.
Ну да, всякое случается. Бывают герои, выдуманные из полена, а бывают такие, которых и выдумывать не надо: самые обычные Пончики, Гвоздик и Ручка. Ну ещё Кит, Дракон, магнитики с холодильника, пёс-Вояка. Почему бы нет? Пончиков испекли, Гвоздика выковали, Ручка была обычной, пока не попала в эту историю. Странные звери с Белой Горы – любимые игрушки Мальчика. Дракон же сам по себе, потому что от всех отличается. Пончики, Гвоздик и Ручка, с тех по
Трол – домовой диванный, мордой смахивает на лошадь, ибо предки его из дворовых были, на конюшне обретались. Домовые по-всякому называются, по-разному выглядят, а показаться могут и вовсе похожими на отражение в зеркале. Домовые по полу ходят босиком. Никто из них отродясь домашних тапок не носил и носить не будет. И потому, если хотите, чтоб в доме всё было хорошо – держите полы чистыми. И, конечно, хоть они в основном домоседливые, жизнь – это
В одном сказочном лесу жили-были Злев и Злица. Потом в их доме поселилась Мартышка. И случилось так, что они чуть не потеряли домик, а Жирафель – голову.Однако всё закончилось благополучно, потому что Мангуст был не жадным, леопардиха баба Лёпа умела быть благодарной, а Поросёнок с Мартышкой оказались умнее, чем можно было ожидать.
Книга чуть хулиганская, однако без непотребства. Текст читается как сказочный, или слэнговый. Русский язык настолько образный и ёмкий, что и вышедшие из употребления слова почти все понятны по наитию, в контексте. Хорошо бы это наитие не променять окончательно на англо-русские неологизмы, всё больше засоряющие родную речь. Безусловно, эту книгу нельзя воспринимать как экскурс в историю, это фикция, иллюзия, игра в тавтограммы, но если хоть парочк
Уникальной особенностью Беркутова был стул; не тот, на котором восседает тело, а имеющий медицинско-физиологический смысл. Как уж ему так повезло, никто в итоге не дознался, но Беркутов какал, пардон, нефтью. Нельзя сказать, что он ещё и пукал природным газом, а писал скипидаром, это домыслы. Хроника стула Беркутова начата во времена грязных марлевых подгузников, охватывает развал семьи, бегство, потайную жизнь. Однако же Беркутов выжил, освоил о
