ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БРОЛЛАХАН*
{Пускай сойду я в мрачный дол,
Где ночь кругом,
Где тьма кругом, -
Во тьме я солнце бы нашел
С тобой вдвоем,
С тобой вдвоем.
[Роберт Бёрнс]}
Ровайн туго перевязала руку, стиснула зубы, загоняя привычно боль в самую глубину тела и покинула свои покои. Она не позволит Лаклану победить. Никогда. Она понимала, что своей бравадой и упрямством только злит его, но разве не это качество семь лет назад привлекло ее мужа? Он выбрал не тихую, хорошо воспитанную девицу из Керров или Бортвиков, а строптивую дочь выскочек Фицуорренов. Ее семья не могла похвастаться древностью рода или обширностью клана, его близостью к королю. Более того, ее предки были всего лишь лесничими*. Однако же Лаклан воспылал к ней страстью. Лучше бы он выбрал дочь Керров.
Ровайн замешкалась, услышав голоса и смех. Он, последний, обычно не предвещал ничего хорошего. Муж ее был жесток, и смех его означал только чьи-то мучения. Ровайн перегнулась через парапет и посмотрела вниз, в большую залу. Лаклан был здесь, конечно же, а с ним и вся его свита, толпа жестоких и грубых разбойников. И Александр был здесь. Ему всего шесть, ему не по возрасту отцовские забавы, но это едва ли может остановить Лаклана.
Были в зале и люди совсем иные, привезенные для развлечения. Наложницы, постоянно в тягости, беременные ублюдками Лаклана. Он не уставал поминать Ровайн, что пришлось ждать целый год, прежде чем она понесла, тогда как в ином чреве его семя сразу же дает плоды. Он говорил непрестанно, что жена его — сплошное огорчение, дурна, сварлива и неплодна, раз за семь лет супружества родила всего одного ребенка.
Был здесь художник, грек по происхождению, вывезенный — скорее украденный — с родины. Он писал портрет Ровайн по часу каждый день, а все остальное время норовил забиться в какую-нибудь дыру, но его вытаскивали силой на свет и заставляли пить, угрожая, если откажется, переломать пальцы.
Сегодня Лаклан нашел себе новое развлечение: грязного нищего старика, распластавшегося на соломе.
- Спустись к нам, моя леди! - Лаклан заметил ее и требовательно махнул рукой.
Мешкать было нельзя. За привлекательной внешностью ее мужа пряталось чудовище. Ровайн спрятала искалеченную руку под плащом и поспешно спустилась, и будто нырнула в хохот и запах вина и горелого мяса. Лаклан еще прикажет сегодня жестоко высечь кухарок. Пока за неимением иных жертв Лаклан схватил ее за здоровую руку и привлек к себе на колени, словно любящий муж. Он уже был достаточно пьян, но как всегда сохранял рассудок. Эта его способность — пить, пьянеть, но не теряться — всегда пугала Ровайн. От него нигде не было спасения.
- Взгляни, любовь моя, - Лаклан указал на скорчившегося у его ног старика. - Вот он, мудрый арабский прорицатель. Черный маг.
Лаклан расхохотался, и словно по мановению невидимого распорядителя в унисон господину захохотала вся свора. Адские гончие. Ровайн и сама была вынуждена растянуть губы в улыбке, чтобы не навлечь на себя гнев мужа.
Отсмеявшись, Лаклан дернул цепь, на которую, словно шелудивый пес, был посажен его новый пленник.
- Мы поймали проклятого чернокнижника на окраине наших земель, моя леди. Наводил порчу на посевы. Что скажешь, сжечь нам его?
Ровайн посмотрела на старика. Он был очень худ, что только подчеркивалось слишком широким балахоном. Пояс от него был утерян, подол истрепался, и из-под него выглядывали тощие грязные ноги, все покрытые ссадинами и язвами. Длинные седые космы, также грязные, словно старик выкупался в болоте, свисали на лицо. Но вот он поднял взгляд, и гневно сверкнули яркие глаза.
- А может он поворожит нам, любовь моя? - шепнул Лаклан, поглаживая бедро Ровайн. Со стороны это выглядело, как откровенная ласка, но в действительности он всякий раз нарочно задевал спрятанную под плащом руку, причиняя ей боль. - Что, старик, можешь ты наколдовать для нас что-то?
Старик промолчал.
- Велим ему заколдовать нашего братца Робара, а, любовь моя? - Лаклан похлопал Ровайн по раненой руке. Она стиснула зубы, давясь криком. Напряжение ее тела несомненно доставило Лаклану удовольствие. - А если останемся недовольны, сожжем его на сухих поленьях. Колдун!
Старик поднял голову медленно, по сотой доле дюйма, словно гигантская, очень древняя черепаха. Глаза у него отливали серебром, будто бы он был слеп, но взгляд между тем был ясен и страшен. Так же медленно он склонил голову к плечу, сумрачно глядя на Лаклана. И Лаклан дрогнул. Он испугался, и Ровайн ощутила это и пришла в ужас. Лаклан отведет сегодня душу на всех свидетелях его испуга.
Однако, муж ее взял себя в руки и ухмыльнулся.
- Для начала, почему бы нам не испытать тебя, старик? Сотвори нам чудо!
- И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним…* - забормотал отец Иона, запуганный духовник Гамильтонов и замолчал под хмурым взглядом Лаклана.
- Ну же, старик! Яви нам чудо! - видно было, что в колдовство Лаклан не верит, и никогда не верил. Пускай он и повесил неделю назад Майред, деревенскую «ведьму», но вовсе не оттого, что поверил, будто бы она навела порчу на соседских детей. - Давай, покажи нам, что умеешь, и я накормлю тебя.
Старик, как был, на коленях, подобрался ближе к Лаклану. Стало видно, что цепь прикреплена к железному ошейнику, застегнутому на тощей жилистой шее нищего, словно он — собака. Медленно, с усилием подняв руку, такую же тощую, всю в пигментных пятнах, старик ткнул в запястье Ровайн, скрытое под плащом. Боль, будто пламя, охватила ее, так что Ровайн не смогла сдержать крик. Ткань и в самом деле вспыхнула белым огнем, но не сгорела, и словно истлела от времени, стала хрупкой и тонкой, как паутина. Ровайн поднесла руку к изумленным глазам. Там, где еще минуту назад была страшная рана, не оставляющая надежды на то, что рука будет крепкой и сильной, как прежде, остался только небольшой шрам. Ровайн несколько раз сжала и разжала пальцы, почти не чувствуя боли.
- Ты! - Лаклан хлестнул старика цепью по лицу.
- Ты хотел чуда, - просипел чернокнижник, широко улыбаясь, показывая жуткие гнилые зубы. - Ты не уточнил, какого.
Лаклан стиснул запястье Ровайн, поднес его к лицу, разглядывая, а потом запечатлел на ее коже мерзкий слюнявый поцелуй.
- Чудесно, старик! Теперь я вижу, ты и в самом деле маг, как о тебе говорят. Изведи моих врагов, и я награжу тебя.
Старик опустил взгляд в пол. Он ни сказал не слова, но и без того было ясно, он ничего не собирается более делать для Лаклана Гамильтона. Однако, сейчас Лаклан был слишком потрясен увиденным, чтобы гневаться. Он еще выместит свою злобу, знала Ровайн, но не сейчас. Сперва он все обдумает.
- В подвал! - велел он, бросая конец цепи своему первому заместителю, Алистеру МакДаффу, изгнанному из родного клана за насилие и убийство, а тут пришедшемуся ко двору. - Дай этой псине кусок хлеба и воды, чтобы к утру не помер. А ты иди к себе, моя леди. Здесь будет мужской разговор.
