«Громыхает Гражданская война
От темна до темна,
Много в поле тропинок
Только Правда одна»
Р. Рождественский
Всем защитникам Родины
Посвящается!
Ночью 27 мая 1920 года в 2 верстах от станицы Первоконстантиновка, в расположении красного кавалерийского полка, не спал лишь один красноармеец Ханавкин 16 лет от роду.
Во время оно, когда все: включая командира полка – товарища Синюхина, комиссара – товарища Смачного, часового – красноармеца Кротова, воспринимали угнетающие грёзы светлого будущего, то не спалось отчего-то Ханавкину Захарке – сыну скупца Самойловича.
Умственно натужно и визуально посредством грязных пальцев правой руки учился он счёту до «пяти». Однако на «тройке» постоянно спотыкался.
– Видать – не то моё пальцы, тоись не для счёту пристроенные! – расстраивался Захар и вытряхнул из обоймы своего карабина все патроны, ибо слышал, как командир говорил комиссару:
– Чудак, скуль пальцев в одной руке – стуль патронов в обойме!
С патронами пошло веселее, но тут заела «четвёрка». Напрочь выскочило это глупое слово из головы, как пустая бутылка из трактирного окошка.
И тут вдруг вспыхнул какой-то вертикальный голубой свет через всё небо, раскрыв его на две полусферы, там засквозили облака, ослепительные щупальца света коснулись земли, и в том месте что-то белеющее ожило. И нервно затопали, зафыркали кони, заворчал во сне Товарищ Синюхин, что есть знак плохой: командир – он за версту опасность чует.
Ночь как-то потеснилась с этим неясным мерцанием, двигающимся от белогвардейских позиции к траншеям красных.
– Чего-то несёт нелёгкая! – жутко подумалось Захарке: – может, пронесёт!? Мужик прёт какой-то, а за головой, будто кто свечу держит или фонарик. Так оно ровным кругом отсвечивает. Хочет светомаскировку нарушить! Шпиён, подожжет чего!
Странная фигура в белом балахоне, как прожектором высвечиваемая, двигалась к Ханавкину. Захар бросился на встречу с карабином в руках и криком:
– Стоять, твою мать! Куды? Э, руки… не понимаешь? Руки вверх!
Странный субъект отказывался понимать справедливые команды красноармейца и продолжал продвигаться уже вдоль позиции, мимо Захара, всё тем же степенным шагом. Тот поспешил за не сознательным нахалом, кроя его материнской руганью, и едва преодолел желание шарахнуть по светящейся длинноволосой башке прикладом.
Длинные волосы смущали Захара:
– Баба, что ли в исподней рубахе? – и пихнул неизвестного стволом в мягкую спину. Тот болезненно дёрнулся и удивленно обернувшись, представил вытянутое лицо с длинным тонким носом, маленькой курчавой бородкой и лучистым взглядом серых глаз.
Захар был испытанным бойцом, несмотря на свою некоторую моложавость. Здесь, в горниле Гражданской войны, молодость была быстропроходящим и малоценным явлением…
Он путался от настойчивого вопроса и детского добродушия, струящегося из глаз неизвестного, но сомневающимся языком, всё же, выдал следующее: