– Артур, совет директоров вынес решение о переносе исследовательского полигона на отдаленную планету.
– А я здесь при чем?
– Как это при чем? Ты у нас начальник отдела терраформирования – найди им подходящий булыжник в космосе! Да побыстрее – всю плешь уже проели своим нытьем. Что они, что экологи – встал им наш полигон поперек горла… Зато теперь хоть самим соваться к опытным образцам не придется, и места станет побольше.
– И тогда, дитя, Бледные создали нашу планету. Бальдр! Паря в бескрайней пустоте Кархайма, они усилием воли возвели все эти скалы и леса, поля и плоскогорья, а потом заселили плодородные края существами по собственному подобию. Нами, юный Верманд, людьми! Наш род был первым, кто покорил дикий мир Бальдра, но Бледные оставались недовольны их недостойными слугами – слишком малочисленны мы были, слишком медленно выполняли божественные приказы! Тогда Бледные вдохнули жизнь в непокорных цвергов – и горы, сгибаясь под ударами кирок и молотов, склонились перед ними. Дикие альвы и свирепые осинники наполнили леса, и Бальдр постиг гармонию, постиг баланс… Священная обязанность людей, Верманд, выполнять все приказы Бледных, высшего космического суда, надзирающего над нами всеми. Храмы высятся в их честь, возведенные нашими руками, не знающими отдыха; молитвы возносятся к небесным высотам, достигая ушей создателей. И колдуны, посланники богов, идут во все концы Бальдра, неся святую волю Бледных. Нет призвания важнее! Только избранным доверяют боги волшебные «пульты», только мы, колдуны, имеем право и могущество использовать их.
– И ты все-все можешь, дядя Сверр? – спросил я, восхищенно всматриваясь в длинную черную бороду с проседью цвета льда.
Волшебник рассмеялся и погладил меня по голове. Подумав немного, он ближе придвинул свечку, чтобы я все мог разглядеть как следует; мягко Сверр Тучегон вложил в мои ладони то, что колдуны называли пультами. Странная штука, вроде бы выкованная из металла, но невыносимо ярко светящаяся всеми цветами радуги; по светлому кругу на нем то и дело пробегали неизвестные мне руны.
– Это слова Бледных, язык богов, голос самого Кархайма, – вдохновенно произнес мой дядя, – и мы должны чтить желания небожителей и выполнять их беспрекословно.
– Я тоже стану колдуном, когда вырасту?
Старик улыбнулся и забрал пульты.
– Кто знает, малыш. Кто знает… Когда тебе исполнится двадцать два года и два месяца, ты будешь держать ответ перед Оракулом. Тогда и решится твоя судьба.
– А кто такой этот Оракул?
– Не «кто», дитя, а «что». Это окно в мир Бледных, которое они оставили нам в дар. Через него боги смотрят на претендентов, решая, достоин ли ты нести их волю. А теперь, Верманд, беги к отцу. Уже поздно, конунг скоро тебя хватится и накажет за непослушание.
Я побежал прочь, к замку, оставив позади хижину Сверра. А колдун еще долго сидел в глубокой задумчивости, поглаживая бороду и глядя мне вслед.
– Не опасно ли предоставлять дикарям достижения земной науки? Мы же их недавно туда поместили, они неотесанные варвары!
– Нам так или иначе нужны люди на Бальдре, чтобы можно было контролировать ситуацию прямо с Земли, а устанавливать там лаборатории или посылать персонал слишком накладно. Мы выбрали из местных наиболее смышленых, выдали урезанные версии пультов локальной передачи материи… Метод прошел все испытания – благодаря культивированной религии наши указы выполняются беспрекословно и точно в срок. Эксперименты с ДНК динозавров уже запустили, проект «Цверг» пока под наблюдением.
– Вот так, сынок! А ну, не зевай!
Конунг взмахнул мечом, и я ловко уклонился. Еще один выпад, снова и снова – все мимо! Летний день был прекрасен – такой теплой погоды не помнили даже старожилы королевства. Щебетание птиц, ласковое, даже чересчур приятное касание лучей обеих звезд… Неподалеку раздавался смех матери, наблюдавшей за тренировкой мужа и любимого сына.
– Верманд, задай ему! – смех мамы лился трелью, она оперлась на каменную ограду тренировочного поля; золотистые волосы, забранные в косу, казалось, искрили на солнце.
– Мал он еще, – тяжело дыша, ответил конунг, верховный правитель Стохетхейма – и, по совместительству, мой отец.
Мне – четырнадцать лет по исчислению Бальдра, а ему – уже сорок пять. Все мои старшие братья предпочли в свое время пути меценатов, дипломатов и градоправителей; некоторые, несмотря на относительно юный возраст, занимали почетные резные стулья в совете ярлов. Поэтому отцу ничего не оставалось, кроме как упражняться во владении мечом со мной, младшим сыном, любимчиком всего Стохетхейма. Уже в детстве я доходил отцу ростом до плеча, что удивляло даже высоченных начальников дружин – сверстники были как минимум на голову ниже.
Поднырнув под удар отца, я сделал выпад, и деревянный клинок едва не уперся конунгу в грудь. Отец отпрянул, но явно замешкался – не ожидал от сына такой прыти. Удивленно выдохнув, он снова пошел в атаку.
Бальдр. Мой дом, родная планета, колыбель человечества – убаюканный богами рай, чудо природы. Расселившись повсюду, люди гордо несли свои знамена, но ярче и прекрасней всех был флаг Стохетхейма – бордовое полотнище с перекрещенными мечом и охотничьим рогом. Края флага расшиты золотом – имена конунгов навсегда украсили его. Достойнейшие из достойных, правители крупнейшего города планеты вели людей в будущее, балансируя между миром и войной, черпая мудрость из Оракула – великого артефакта Бледных. Именно сюда, в Стохетхейм, прибыли в незапамятные времена посланники небес и бескрайнего Кархайма, чтобы одарить человечество магией великой мощи. Но за силу нужно платить – колдуны, те, что получили магические пульты, заключили нерушимый договор. Слово Бледного – закон, бога гневить нельзя. Если колдун посмеет ослушаться, то лишится магической силы и пультов, а Оракул для него замолчит навеки. Кланов, человеческих деревень и городов на Бальдре возникло великое множество, но сердцем мира всегда оставался Стохетхейм – каждый год к моему дому, дворцу конунга, приходили сотни паломников со всего света, чтобы хотя бы издалека посмотреть на Оракула и познать суть бытия. Даже цверги, бывало, посылали делегации с богатыми дарами, чтобы получить аудиенцию у Бледных.
Мы сошлись вплотную, скрестив деревянные мечи так, что они натужно заскрипели. Резко уведя клинок отца в сторону, я что было сил толкнул его плечом в грудь. Ухнув, конунг отступил на шаг. Я, светясь от счастья и едва сдерживаемого смеха, приставил острие к шее отца.
– Ха-ха! Проиграл! Проиграл!
Отец засмеялся и отвел пальцем грозное оружие подальше. Добродушно похлопав меня по плечу, он смахнул пот со лба:
