Это рассказ, пожалуй, единственны, который я не знала, чем же закончится.
– Я хочу слышать английскую речь. Я хочу кушать самую потрясающую нежную пасту и запивать великолепным сухим красным вином. И все это за 13 евро.
Она сидела за этим столиком долго. Она любила это кафе из-за самой великолепной пасты в стране. Она сидела и писала статью или план тренинга.
Что можно сказать про нее. Чего хотела того и добилась. Да это про нее.
Она любила это кафе, оно всегда успокаивало ее. И этот столик, ее любимый столик, чего только он не видел…
Его привезли в хмурое утро. Много рабочих ходило, они носили такие же, как и он столики, стулья, какие-то предметы. Сперва их всех поставили в одном помещении. Кто-то заходил, смотрел, проверял, пересчитывал. Они все стояли сложенные друг на друга, молча. И вот в одно прекрасное солнечное утро дверь открылась и зашли те же рабочие и стали разбирать и выносить все, что было сложено в этой комнате. Их стали расставлять в огромном просторном и светлом зале.
Его поставили у большого светлого окна, на котором висела прозрачно голубая ткань и на белоснежном подоконники стоял прекрасный цветок, светло-салатовые листочки которого доставали до пола. Два деревянных пошарпанных наждачной бумагой темно коричневых стула поставили рядом. Он стоял и улыбался. Он бы таким красивым. Темно-коричневый покрытый лаком стол стоял и нежился в лучах солнца. Какая-то девушка подошла к нему и протерла столешницу. Это была официантка, как он после узнал кем она работает, и его самая любимая, она всегда ласково улыбалась и нежно сметала крошки.
Было самое прекрасное утро. «Сегодня же назначен день открытия и наконец-то меня увидят какой я красивый и сядут на стулья, стоящие рядом со мной.» Люди приходи, присаживались за столики, что-то заказывали, кушали и уходили. Они отличались от тех, кого он ранее видел: от рабочих, сборщиков мебели. Они были разными, казалось даже, что с разных планет (хотя столик и не знал о существовании их). Их отличала не только одежда, а и поведение. Людей было не много за весь день, но столик расстроился: к нему так никто и не подошел, и не сидел за ним. Он был очень расстроен, видимо, был не как красив, как он думал, и его не там поставил. «Как? Ведь я стою у окошка, меня солнышко греет, тут так светло и просторно. Как жаль, что я не знаю, что же там за окном… и окошко молчит и цветок.»
Так продолжалось несколько дней пока в кафе не зашла поздно вечером, когда становится темно и включают лампы, девушка. Она была прекрасна как распустившийся цветок, стоящий на подоконнике рядом. Она красива и светла, в легком платье и сапожках. Она зашла, остановилась и оглянулась, с ней поздоровалась официантка, посетительница выбирала за какой столик присесть. И вот она идет к нему.
Он ей сразу понравился. Стоит у окна, выходящего на внутренний дворик, в котором рос превосходный сад. Прекрасные стулья в винтажном стиле. Сочетание, казалось бы, не сочетающихся вещей: уличный французский стиль в мебели и ветер берегов Италии в струящихся шторах.
Она шла, а казалось, что порхает, к нему и присела на стул со стороны, позволяющей видеть вход. Она заказала себе ужин, состоящий из лазаньи и томатного сока, салата и на десерт зеленый чай и тирамису. Она провела в одиночестве три часа. Хотя нет, она не была одинока, столику так не казалась, он был с ней и был счастливее того дня, когда его создали. Сегодня он впервые почувствовал теплоту человеческих рук. О не знал ранее, что человек такой теплый и нежный.
Он был счастлив. За ним никто в его жизни не сидел еще не то, что так долго, а вообще не сидел. Он сиял. Он был так рад, что не обратил внимания, как официантка убирала посуду, как сметала крошки, как уходили остальные посетители и как выключили свет. Он был счастлив. Так проходили дни. Вечером по субботам и средам, утром по вторникам и пятницам приходила она. И всегда она присаживалась за это столик лицом ко входу. Это было необычно. Столик наблюдал постоянно за людьми в кафе и, по его как он замечал, они садились за столики как получалось: спиной, или боком или лицом ко входу. Удивлялся ее поведению постоянно. Его также беспокоило, что она всегда приходила одна и никогда никого не ждала и к ней никто не приходил. Его пугала та пустота, что была в ее глазах. Он не знал, что это, но чувствовал: за всей этой красотой скрывается тайна.
И, казалось, что вот он начнет прыгать от радости, но он не мог, он был неподвижен. Он ее ждал. Ему, как и ей было грустно и печально, а может так могло показаться, ведь она приходила одна и никого не ждала. Она кушала, пила чай, иногда просто наблюдая за людьми в кафе, или читая книгу или делая что-то на этой странной и холодной штуки под названием ноутбук или писала на мягких листиках. Он так любил, когда она доставала тетрадь, ведь тетради передают настроение, чувства, жизнь, они рассказывают о хозяине все, они теплые. Так он узнал ее почерк, такой неторопливый четкий ровный понятливый. И знал, о чем она думает, что делает, чего хочет. И только благодаря этой тетради он узнал ее тайну. А вот с железякой было не так. Она до ужаса была неприятна. Но она клала рядом с этим металлическим гигантом свои тетради и документы, но в такие моменты она только переворачивала листики не более. И как она это делала он узнавал, в каком она настроении сегодня, она счастлива или ей грустно.
Спустя время и вспоминая о ней после, ему казалось, что она была слишком одинока и поэтому она садилась, чтобы видеть весь зал. Она наблюдала за посетителями, часто долго, иногда рассматривая все, что происходит на улице через окно, когда была в кафе днем одной в дождливую и холодную погоду.
Он любил эту одинокую для него слишком далекую и непонятную особу. Он был рад ей, как никому более. Она принадлежала только ему и только ему она уделяла внимание, а не как все остальные. Он плакал вместе с ней и радовался маленьким победам, он грустил вместе с ней и наблюдал за миром, пытаясь понять его. Она приходила всегда одна. Такие грустные и печальные глаза. Она говорила тихо и четко. В голосе звучала уверенность, он столик чувствовал страх одиночества и слабость. Он так хотел обнять ее и согреть своим внутренним теплом, но не мог, это она его согревала теплом своих рук, он не мог двигаться, он был холоден. Он был обездвижен.
