Давным-давно жила-была девица с чёрными кудрями, с белой кожею и с золотым пером в волосах. Бродила она, всё искала нового счастья, потому как прежнего не осталось: в огне погиб весь её род. Выбралась Елена из дома сгоревшего да и пошла по свету. Знала она, что есть в центре мира Гора, что к солнцу ведёт и людей возвращает из мёртвых. Её-то Елена и искала.
Долго ли, коротко ли ступала, да заслышала мелодию до того чудну́ю, что ноги сами к ней повели.
Добралась Елена до избушки, парящей в воздухе. Из окна голова юноши виднеется с волосами цвета пшеницы да с дудочкой у губ.
Льётся звук, обегает Елену, ввысь взмывает, и уж нельзя выше, а он поднимается, летит вверх и вверх, и ручьи, и леса, и та самая Гора – всё ней, всё в этой музыке. Сердце отворяется ей навстречу и замирает в благостном мгновении, слитое воедино с мелодией.
– Гой еси, красна девица! Чего ж ты плачешь?
– Красиво играешь, и слёзы сами собой льются.
Юноша прыгнул из окна и медленно опустился на землю. Увидела Елена очи золотистые, рубаху расшитую и волосы вьющиеся с цветом пшеничным. Жаром от него повеяло. Лицо Елены запылало. Увидал то юноша, рассмеялся и отошёл в сторону, под самую избушку стал.
– Не пугайся, не смущайся, красна девица. Ответишь на мою загадку, помогу найти то, чего ищешь, дорогу укажу, до места доведу. Не ответишь – оставлю у себя, будешь служить мне.
Не хочет Елена соглашаться, да делать нечего: кто ещё укажет путь к Горе?
– Слушай же внимательно, не повторю.
И заиграл он на дудочке, и увидала Елена скачущих вокруг себя коней златогривых, леса тёмные хвойные, холмы в цветах и травах, пещеры под землёю, ручьи, увидала птиц гордых, парящих над самой Горой. Предстало и солнце золотое, а на нём – крошечные люди. Пригляделась Елена, узнала их. То были мать с отцом, то были братья и сёстры, то были все, кого унесло пламя.
– Что это? – спросил юноша, перестав играть.
– Наш путь?
Юноша засмеялся, подступил ближе, и опять жарко стало Елене, будто от него огонь шёл. Даже волосы показались языками пламени, и едва не коснулись её, едва не обожгли, но Елена не вскрикнула, не отпрянула. Поняла вдруг она, кого встретила, да застыла то ли от страха, то ли от удивления.
– Отгадала теперь? Не посмел коснуться тебя, красота твоя пленила, и вот ты сама пришла. Не пугайся, я доведу тебя, но возвращать всех самой придётся.
Глядит на его лицо самодовольное, наглое, и злостью тело наливается, и кажется Елене, что с этой силой она и ввысь подняться может, и рухнуть оттуда со всем своим гневом, и уничтожить Ярилу, убийцу рода, которого у них и богом-то не считали: поклонялись редко и немало дурного говорили. Не зря, видно.
Заиграл он на дудочке, и вмиг злость утихла, и подумала Елена: «Кто ещё мне поможет? Вдруг и вправду верну их?»
Сели на коней огненных и поскакали. День скачут, ночь скачут – Горы, что к солнцу ведёт, всё нет. Заскучала Елена, стала спутника расспрашивать:
– Ярило, а скажи: зачем помогаешь? Ведь ты род мой погубил, ты меня сиротой оставил.
Стали кони на дыбы, замерли. Глядит Елена в глаза огненные и пламени не пугается, что из волос струится, к лицу её подбираясь. Уж горячо стало, да не отпрянешь: высоко над землёю, чуть двинешься – рухнешь. Вздохнул Ярило, пламя погасил, и очи погрустнели. Сидит к Елене повёрнутый, а сам вниз смотрит, где речка лентой бежит.
– Дальше кони не могут, дальше лес тёмный.
Обнял Елену и прыгнул с ней. Не упали, не разбились, а тихо-тихо опустились. Открыла глаза: на земле уже, и кони рядом, и река бежит быстро-быстро, а на другом берегу её – лес могучий, лес древний.
– Не ответишь, стало быть?
– Будешь много спрашивать, в лесу оставлю. Добирайся как хочешь.
Вздохнула Елена, закручинилась, ни слова не молвит. Идут так вброд по реке, Ярило на дудочке играет, будто и хорошо всё, будто и не виноват он в долгом пути Еленином. Шли они долго ли, коротко ли, да вышли к избушке, как у Ярилы, да только на земле стоящей. С курьими ножками, с зубами на дверях, с руками на замках. По спине холод пробежал, Елена назад отпрянула, а Ярило её вперёд толкает, в избушку самую.
– Не пойду туда! – зашептала Елена и стала упираться. – Там съедят нас!
– Чего ж ты! Молчи и не смейся, – ответил ей спутник, избушку повернул словами волшебными и Елену внутрь втолкнул.
Глядит она, а не видит ничего: темно, хоть глаз выколи. Почудилось Елене, что заскрипели, закряхтели старые кости, что скорченные пальцы к лицу её потянулись, и от них холодом и смрадом повеяло. Елена отшатнулась – дверь заперта.
– Кого привёл ты, Ярило? Человеком пахнет, – забормотала старуха скрипучим голосом. В шаге от Елены. Закрыла она нос рукой, а второй в Ярилу вцепилась. – Что же это ты привёл его? На обед мне? – засмеялась она, и на Елену повеяло не холодом, а ледяным ветром, смешанным с запахом падали. – Что же молчит? Немой, что ли?
