Желание попасть на работу в Белорусскую экспедицию глубокого бурения в Западной Сибири неотвязно сопровождало Женю вот уже месяц. Узнал он о ней давно – году, наверное, в семьдесят восьмом, когда еще учился в университете. В одной компании как-то познакомился с Игорем Сосновским, чей дядя, по его словам, работал в ней заместителем начальника. Но вот чтобы так заболеть желанием попасть в Сибирь, пришло, когда случайно в одной из телепередач «Клуба кинопутешественников», безмерно обожаемых отцом, увидел ее сверху – из иллюминатора вертолета. И словно что-то перещелкнуло в душе. Будто затвор фотокамеры сработал. Великолепие «зеленого моря тайги», испещренного реками и речушками, бликующими отраженным солнечным светом, словно челнок, втащила в сознание образ Сосновского. «Точно, – пришло озарение, – надо попробовать… Времени, конечно, прошло…» Он подошел к письменному столу, и почти сразу же, как выдвинул ящик, наткнулся на свою старую, студенческой поры записную книжку: красный уголок обложки торчал из-под общей тетради каких-то почему-то сохранившихся конспектов. Достав ее, засомневался: «На «с» или на «и»?» Но пальцы уверенно сделали свое дело. «Игорь С.» Легкое волнение крови еще больше расшевелило память, и та невольно снова отшвырнула мысль в прошлое…
– Пошли! – Гриша настойчиво толкнул его в плечо, – Что ты все мямлишь? Ну, незнакомые – познакомишься. Я тоже там не всех знаю.
– Ты? Это что анекдот такой?
– А ты не сомневайся… Слу-ушай! Там парочка таких чувих есть, – он даже цокнул языком, – И обе… в этом смысле – не промах. Главное – как подкатишься, – Зарайский весело рассмеялся, видимо, намекая, что даже такому тюфяку, как Женя, там что-то может обломиться.
– Ха-ха-ха, Зарайский, – передразнил Женя, – Сам себя насмешил. А спорим, – его почему-то понесло, – какую захочу из них, такую и сниму.
– На что? – опять засмеялся Гриша, но уже, видимо, предвкушая позор товарища.
– На фофан.
– Ну-у… это не серьезно, – Зарайский даже изобразил оскорбленный вид.
– Соглашайся, – отрезал Женя, – Пока предлагают. Тебе какая разница? Все одно – повеселишься.
– Ладно, голытьба, заметано.
Они уже были у самой двери, за которой ритмично бухали низы, и уже собирались войти, когда Зарайский остановился и, обернувшись, съехидничал:
– Ну что? Волнуемся?
– Да пошел ты… – отмахнулся Женя.
– А кто тебя за язык тянул? Слу-ушай… – он, будто что-то вспомнил. Хитро улыбнулся и непререкаемо заключил, – У меня есть условие.
– Какое еще условие? – насторожился Женя, хорошо зная своего товарища.
– Клеим только одну. И я, и ты, – Зарайский еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.
– Так мы же уже… – хотел возмутиться Женя.
– Кого выберет… Так будет по чесноку, – безапелляционно добавил он.
– Ну, ты гад, Шалопута…
– Струхнуло дитятко?
– Ладно, – согласился Женя, – Пошли.
Они попали в самый разгар веселья. Гремел «Распутин», и человек десять уже расслабленных парней и девчонок стояли по кругу, дергаясь в такт музыке. А в кругу две шикарные, с красивыми сексапильными телами подруги зажигали остальных экстатическим танцем. Они периодически касались одна другой бедрами, туго обтянутыми темно-синими джинсами. Нарочито выставляли в движении бюсты, заставляя их колыхаться. Обозначали в воздухе поглаживания руками, огибая рельеф завидных форм. Они словно боролись с непреодолимым желанием слиться воедино, то сближаясь и изображая непристойное желание, то чуть отстраняясь друг от друга. И тогда на их лицах можно было прочитать сожаление. У Жени даже дыхание перехватило, и душа устремилась в этот порочный круг, тревогой отзываясь внизу живота. «Вот это я понимаю», – подумал он восторженно.
– Это они, – уточнил Гриша на ухо, толкнув его локтем в бок.
– Да я уж и сам догадался… Клевые.
«Распутин» быстро закончился, и хозяйка квартиры – по крайней мере, так показалось Жене – выключила магнитофон.
– Ребята! – обращая на себя внимание, почти выкрикнула она сквозь недовольные ее поступком голоса парней, жаждавших продолжения, – У нас гости… – она повернулась в сторону Гриши, – Зарайский, может, ты представишь своего друга?
Женю, оказавшегося в центре внимания и кожей ощутившего на себе взгляды, на секунду взяла оторопь.
– Прошу любить и жаловать, – начал паясничать Шалопута. Он сделал поклон, выставив вперед руку, – Емельянов Евгений Иванович. Студент геологического факультета. Кстати, Ленчик… – обратился к хозяйке, – ну, очень хороший парень, – и добавил, – Рекомендую.
Все засмеялись. Кроме обескуражено улыбнувшейся Лены и, конечно, Жени, который, почувствовав со стороны Зарайского очередной подвох, бросил на него исподлобья взгляд. «Специально, гад, делает… чтоб отвлекала». Из-за досады он не сразу обратил внимание на протянувшего ему руку человека. И только после того, как тот произнес свое имя, включился во внешний мир.
– Игорь, – приветливо глядя в глаза, произнес парень.
– А? Да. Извини, – ответил Женя на крепкое рукопожатие, – Евгений.
– У меня дядя… тоже геолог. В геологоразведочной экспедиции работает, – видимо, для продолжения разговора заметил Игорь, – Летает в Сибирь – вахтовым методом.
– Да? Здорово. Ты знаешь, я… – уже было собрался отойти в сторону Женя.
– А ты Григория давно знаешь? – спросил Игорь, улыбнувшись, будто извинялся за бестактность.
– Гришку? Слишком давно. Достаточно, чтобы не воспринимать всерьез, – усмехнулся Женя, вспомнив последний финт Зарайского. Получилось как-то недружелюбно.
– А-а… Ну тогда все в порядке, – констатировал собеседник понимающе.
– А что? – пожалев о тоне, каким ответил, переспросил Женя, хотя уже наверняка понял, к чему клонил собеседник.
– Да нет, это я так… Чтобы ты не обижался на его выпады. Гриша парень хороший. Но своеобразный.
– Что своеобразный, то своеобразный… А ты… – хотел спросить Женя.
– Мы с ним в одной группе, – не дожидаясь конца вопроса, ответил Игорь.
– А-а, ты тоже с биофака…
Фраза прозвучала так, словно биофак – не что иное, как сумасшедший дом. Ну, или что-то вроде того.
– Да мы здесь почти все оттуда, – улыбнулся Игорь, уловив двусмысленность и обыграв ее.
Оба рассмеялись и пожали друг другу руки.
Красная обложка записной книжки почему-то напомнила удостоверение или пропуск. «Пропуск в мое прошлое», – пришла мысль. Появилось то ли сожаление, то ли грусть. «Позже, – решил, – Вечером позвоню».
