– Привет, – сказала Линда, – как всегда, без предупреждения входя в кухню Ширли. Та как раз готовила ужин, и, хотя это была всего лишь пицца, купленная в ближайшем супермаркете, и разогреваемая теперь в СВЧ-печке, дверь в садик была распахнута. Ширли не хотелось добавлять к знойному воздуху даже относительно слабый запах готовки. Даже вечером всё ещё оставался, хотя и немного ослабленный, жар летнего солнца. – На меня хватит? Хоть четверть порции? Я с дороги голодная. Представляешь, в автобусе сломался кондишн, и все умирали от жары, а я должна была изображать то же самое, чтобы не выделяться. И мне так надоело, что я взяла и бросила. Сижу, как ни в чём не бывало. Заготовила фразу, что, де, нам, туарегам, такая жара кажется зимней прохладой – в Сахаре-то! – и жду, что кто-то удивится и задаст вопрос. А никто и внимания не обратил. Им было не до того.
– Ах, ты… – потеряла все слова Ширли, уронив от неожиданности прихватку, которой собиралась через две минуты вынимать блюдо из печки, – поганка! Три месяца ни слова, ни по телефону, ни по мейлу, ни в вотсапе, ни в телеграме, ни в мессенджере фейсбука, нигде! Это я ещё посмотрю, стоит ли тебе выделять хоть треть порции…
– Да мне хватит и четверти!
– Тем более!
– Ничего не тем более! Четверть меньше трети. Забыла арифметику за пятый класс?
– Ты можешь помнить арифметику за пятый класс… и даже помнить, что мы проходили дроби именно в пятом классе, с тебя станется. Я-то этого точно не помню. Но эти жалкие придирки не похожи на оправдания твоего пропадания! Так что я ещё подумаю, отдавать ли тебе хоть половину пиццы! Не говоря уже о трети или четверти!
– Ты меня разыгрываешь! – услышав про половину пиццы, догадалась Линда, и кинулась обниматься.
– Не вздумай… ох… наступить на мою прихваточку, – сдавленно просипела Ширли. – Мой оскорблённый дух не даст тебе пиццы вовеки веков веков веков…
– Ох, прости, – Линда поспешно ослабила силу объятий, – прости, не наступать на что?
– Вот на это, – буркнула Ширли, выскальзывая из объятий Линды, нагибаясь и безуспешно пытаясь выдернуть прихватку из под изящной босоножки Линды. – Отдай, гадкая девчонка! Ты специально!
– Ой, прости ещё раз, – Линда поспешно приподняла подошву и Ширли завладела вышитой толстенькой тряпочкой, – я всё ещё то и дело забываю слова, которые помню только из твоей памяти, а сама их заново не освоила. Даже не забываю, но они как чужие, иностранные. Вот и «prihvatochka» звучит как-то незнакомо.
– А это и есть иностранное слово, – буркнула Ширли. Ей стало неловко, что она в очередной раз напомнила Линде, кем та на самом деле является. Хотя та сама же начала с этого, рассказав случай в автобусе. Всё равно нехорошо. Линда потому первая и выставляет всё время свою особенность, что её больно ранит, когда ей напоминают, даже нечаянно, другие. Вернее, напоминает Линда, потому что никто больше об этом не знает. Надо надеяться, за время, что они не виделись, Линде не пришло в голову сходить на рентген, или поучаствовать в каких-нибудь спортивных соревнованиях, или сделать ещё какую-нибудь глупость, которая могла привести к её разоблачению. – Русское слово. Приобрела вместе с самой прихваткой на базаре в Москве. Слово «tack» мне не нравится. Вызывает ассоциацию с чем-то армейским. А надпись, которая на ней вышита, вообще, прикинь, по-чувашски. Вот, смотри, «Апачĕ тутлă пултăр», звучит как «Apache tutla pultar», хотя апачи тут ни при чём. Вот эти три, с дужками сверху, краткие. Ну, такие гласные, которые почти как согласные. Пословный перевод «еду держать, ну, или подавать, чтобы». А чуваши, мне та чувашка на базаре рассказала, это небольшой народ в России, у них есть своя республика, своя религия, хотя религиозных, таких, сохранилось мало, больше атеистов, православных, меньше мусульман, в общем, все есть. Народ, родственный татарам. Но успел ассимилироваться с финскими племенами, которые тогда жили на Волге. Язык вроде как тюркский, но сильно отличается от прочих тюрок, то есть турок, азербайджанцев, и многих других. Потому что их ветвь от общетюркской отделилась в районе нулевого года. Они тогда были частью гуннов, но мигрировали из Западной Монголии в Южный Казахстан.
– Это какая-то торговка на рынке всё помнит? – против воли удивилась Линда. – Ей что, две тысячи лет? Или у них такая родовая память?
– Нет, это я уже в интернете потом посмотрела, – призналась Ширли. – С родовой памятью у них не так хорошо. Даже та религия, которая «традиционная», и которой уже мало осталось, она древняя по сравнению с насаждаемыми православием и атеизмом. И то она у них, самое ранее, с девятого века. И позже. Частично даже с девятнадцатого. Это такой шаманизм, как у наших индейцев, но притом монотеистический. Наверное, под влиянием ислама.
– Это всё, конечно, интересно, – медленно сказала Линда. – Но, прости, не самое интересное. Я тебя не видела чёрт знает сколько времени, так что расскажи лучше, сестрёнка, как ты живёшь? У меня, как ты помнишь, был кризис самоидентификации, и я отправилась бродить по Земному шарику, стараясь найти своё место в жизни. Чтобы не быть повторением тебя. Правда, оставаясь на связи, чтобы иногда, по твоей настоятельной просьбе, прилетать поучаствовать в клипе, где тебе требовался двойник. А потом кризис углубился. Мне показалось, ты уж извини, что ты подсознательно специально придумываешь такие сюжеты для клипов, чтобы там потребовался двойник. Чтобы, соответственно, вызвать меня. Но мне нужно было самой разобраться в себе. Если я это сделаю с твоей помощью, понимаешь, у меня было такое чувство, что тогда я стану ещё более зависимой от тебя. Ты мне ничего плохого не сделала, но это от меня не зависит. Лучше честно сказать, что вот так оно обстояло. И я после последнего нашего совместного клипа обрубила все концы и исчезла. Аккаунты удалила, свои номера поменяла, а твои, извини, стёрла. Записку, правда, на твоём ноуте написала. Ты её нашла? – вдруг забеспокоилась Линда, ужаснувшись от мысли, что записка пропала и она, выходит, исчезла, не оставив следов.
– Нашла, успокойся, – буркнула Ширли, которая внутри себя, наоборот, радовалась, что удалось отвлечь внимание Линды от темы пиццы, которой Линде, при её кремнийорганической физиологии, требовалось гораздо меньше, чем Ширли. Зато она втихомолку, без свидетелей, дополняла обычную еду какой-то силиконовой гадостью. Очень тщательно избегая посторонних взглядов. И даже Ширли не рассказывала, что и как. Отказываясь даже подумать о том, чтобы как-то этот процесс подогнать под обычную пищу, как-то облагородить вид и вкус. Не лезь к ней никто по этому поводу, и всё. Например, Ширли даже не знала, что это вообще – нечто, синтезированное на Луне специально для неё селенитами… Понятно, не подумавшими об учёте эстетической составляющей… хотя не так уж и понятно, земную культуру они через телепередачи должны были хорошо изучить… Или Сином, тоже не подумавшим, за что убить его мало – такую подлянку устроить!.. Но в обоих случаях это было бы интересно. Потому что означало бы, что Линда вынуждена время от времени контактировать с Девилом. Или он ей предоставил свободный проход. Или это может быть купленная уже на Земле смазка для каких-нибудь механизмов, случайно подошедшая по составу. Вся эта тема была табуирована. Надо же было самой Линде пошутить на тему, затрагивающую её исключительность, когда она любые намёки на это очень болезненно воспринимает! Но, вроде, удалось не показать ей, что она, Ширли, замечает их и даже случайные намёки на них. – Радости, как ты понимаешь, это мне не доставило. Но, раз от тебя не зависит, что ты не хочешь принимать помощь от горячо любящей тебя сестры, что ж, самоидентифицируйся сама. Погоди, так ты, может, уже? Потому и приехала? – в её голосе зазвучала растущая радость. Она даже не обратила внимания на то, что печка перестала гудеть и пора доставать пиццу.
